Выстрел на Большой Морской - Николай Свечин

Самое опасное место на Сретенке — это её левая половина до Цветного бульвара включительно. Осью является длинная, с переломом посредине, Грачёвка. В одном её конце, на Трубной площади, стоит дом Внукова, в подвале которого расположен уголовный трактир «Ад». В этот жуткий притон не смеют заходить ни сыщики, ни обыватели. Далее, там, где сходятся Большой и Малый Колосов переулки, растянулся почти на весь квартал большой угрюмый четырёхэтажный дом. Бывший барский, переделанный в доходный, он смотрит главным фасадом на длинный узкий сквер, выходящий на Цветной бульвар. Знающие люди обходят это место стороной да ещё и ускоряют при этом шаг. Дом называется «Арбузовская крепость», по фамилии прежнего владельца, и заселён почти исключительно преступным элементом. Как и в петербургском доме Дероберти, воры и налётчики проживают здесь сплочёнными шайками. Они вместе ходят по ночам «на делопроизводство», вместе потом отдыхают в расположенных в первом этаже «крепости» трактирах. Дворники и конторщик дома тоже назначены от уголовных, поэтому надзор за порядком и паспортный контроль фактически отсутствуют.

Лыков вошёл в парадное «Арбузовской крепости» в сопровождении молчаливого бородача в тужурке. Звали парня Стёпкой; он оказался ближайшим помощником Верлиоки и опытным дергачом.

Прямо посреди главной лестницы восседал на венском стуле грузный дядька с узкими хитрыми глазками, одетый в драную ливрею с золотыми галунами. Завидев гостей, он приветливо хмыкнул:

— Здорово, Стёпка, чёрт лубянский! Кого привёл?

— Питерский. Лыков. Письмо.

— Ты, брат, не говоришь, а будто телеграмму читаешь. Что за Лыков? Что за письмо?

Но Стёпка вручил швейцару клочок бумаги и добавил столь же лаконично:

— Очень просят.

Хитроглазый прочитал записку и дёрнул за висевший сбоку шнур. Через минуту вниз спустился тощий долговязый ярко-рыжий парень, одетый «под фу-фу» и в щегольских сапогах с гамбургскими передами[97].

— Письмо Шайтан-оглы от Верлиоки из «Шиповской крепости», и человек при письме. Отведи к коменданту.

Лыков молча пожал руку Стёпке и отправился в сопровождении рыжего наверх. На третьем этаже открылась анфилада комнат. Большие и очень грязные, они тянулись во всю длину дома по направлению к Сретенке. В каждой комнате — до десятка нар вдоль стены, стол со скамьями, печь в углу и иногда шкаф с простой посудой. Плечистые сурового вида мужики играют в карты и шашки, некоторые обшиваются, многие спят. Запах табака, конопляного масла и кислой капусты — точь-в-точь, как в тюремной камере, только разве парашей не воняет…

Пройдя четыре или пять комнат, рыжий завёл Алексея в небольшой угловой кабинет, занимаемый арбузовским комендантом. Высокий поджарый татарин лет пятидесяти, очень спокойный и уверенный в себе, с умным лицом и сильной проседью в усах, поднялся с дивана им навстречу.

— Так что, письмо от Верлиоки, и человек прилагается.

Комендант отпустил рыжего, прочитал «рапорт» и кивнул Лыкову:

— Садись, рассказывай.

Сыщик сел в мягкое кресло. Шайтан-оглы обставился с комфортом: оттоманка, хороший салонный столик, бюро с бронзовыми ручками, в углу камин, заставленный винными бутылками. На полу перед камином чистый коврик — неужели для намаза?

— Я Лыков Алексей Николаевич. Питерский вольный человек. Ищу в Москве двух мазуриков. Бывшего офицера по фамилии Рупейто-Дубяго и его как бы ординарца Мишку Самотейкина. Здесь они под чужими именами, которые мне не известны. Плачу тридцать пять рублей за подсказку адреса.

— Что такое «вольный человек»? И что у тебя за дело к этим двоим?

— Я сам себе хозяин, никому не служу. Не фартовый. Сидеть по тюрьмам некогда… Сейчас зарабатываю сбытом «красноярок» из куртажа в десять процентов. Хочу вступить с Рупейтой в сделку.

— Кому сбываешь?

— Рогожцам, в половину номинала.

— А как вышел на Верлиоку?

— Привёз ему «рапорт» от питерского «ивана» по кличке Большой Сохатый; это мой тамошний приятель.

— Ха! Мы с ним в 80-м году в Бутырках вместях майданщиками состояли. Привет ему от меня передай. Как он?

— Сейчас плохо. Подломали они пакгауз, сторожа зачем-то замочили. Там окрысились. Все его ребята уже в ДэПэЗэ горюют, только Рафаил спасся. Лёг в лаванду наглухо.

— Ясно. Попал, значит, в колесо. А как живётся на вольных хлебах?

— Понимаешь, если бы деньги сами собой образовывались, вот, например, как сопли в носу… А так приходится рысачить. Зато мне никто ничего не может приказать.

Шайтан-оглы откинулся на спинку оттоманки, подумал с минуту, потом сказал:

— Помочь тебе, конечно, я могу. Но ребята забесплатно работать не должны. Давай вот как договоримся: ты сейчас даёшь мне два рыжика[98]и при любом раскладе их теряешь. А ежели мы находим твоих мазуриков, то платишь ещё два. Согласен?

— И что вы за такие деньги процедите?

— Сретенку, Сухарёвку и Марьину рощу. Остальное не моё.

Лыков вынул из кармана бумажник, отсчитал четыре пятишницы и вручил их «ивану». Тот аккуратно убрал их в бюро.

— Забирай парня, который тебя привёл. Его зовут Ассигкрит…

— Как-как? — опешил Лыков.

— Ассигкрит. Учти, он обидчивый, кличек не признаёт и именем своим заковыристым весьма гордится. Во всём остальном парень справный. Я сейчас обрисую ему, что надо. Прогуляйтесь сегодня вдвоём по Грачёвке. Ассигкрит будет соваться во все подходящие места и спрашивать, а ты слушай. Дадут — в мешок, не дадут — в другой… Рыжий у меня, навроде, как адъютант; ему всякий здесь расскажет без утайки. И тебя с ним никто не тронет… А я сам вечером буду в трактире Бакастова на Сухарёвке. Там соберётся двенадцать подчинённых мне «мазов», на именины к Сашке-Гармонисту. Их ещё обспрошу. Распиши мне наружность этих чувалов.

Лыков подробно описал приметы разыскиваемых им убийц, и ушёл с рыжим адъютантом в рейд по Грачёвке. Парень понял задачу с полуслова. Он быстро, со знанием дела, обшаривал переулок за переулком, заходя в заведения, преимущественно не отмеченные зелёным фонарём. Сыщику Ассигкрит заявил, что все полторы сотни местных борделей им обходить незачем. Большинство из них — «полтинничные», где пожухлые жрицы любви дарят свои торопливые ласки голытьбе. Есть с десяток первосортных, куда вход лишь по рекомендации и за большие деньги. И имеется ещё тридцать-сорок приличных, но не баснословно дорогих заведений, в которых «мамки» могут сдать хорошим постояльцам комнату без прописки. Часть таких борделей зарегистрирована, а часть нет, но подати Шайтан-оглы платят и те, и эти.