Выстрел на Большой Морской - Николай Свечин

Конечно, Лыков не мог себе позволить сильно покалечить налётчиков. После такой экзекуции оставаться в Москве ему было бы затруднительно. Но вот дать острастку «волкам Сухого оврага» следовало. Чтобы отбить у Хитровки охоту шарить в его карманах… Поэтому Алексей задержался ещё на несколько минут, чтобы отвесить всей четвёрке чувствительной добавки. Когда он спустился по лестнице обратно во двор, в «шестой квартире» стояла могильная тишина. На последней ступеньке сыщик присел. Он пропустил-таки два удара; особо сильный пришёлся в ребро и сбил дыхание. Пришлось минуту восстанавливаться…

Той же дорогой титулярный советник вернулся обратно в трактир. Когда Афанасьев с Куликовым увидали его опять в дверях «Каторги», то выпучили глаза. Словно покойник явился с того света… Хозяин заведения шмыгнул в задние комнаты, а буфетчик принялся что-то лихорадочно искать под прилавком. Не успел: Лыков уже подошёл. Спросил буднично:

— Что у вас, Ванька, за порядки такие? Не хорошо!

— А… где ребята?

— Там, — сыщик кивнул через плечо. — Но они сказали, что не знают, где нужные мне люди. Может, ты что слышал?

— Не… Я тоже знаю.

— А кто более сведущ? Давай, поищем вместе.

— Дык… поспрошать, конечно, можно… К завтрему уж точно выведаем. Вы завтра заходите, поближе к вечеру!

— У меня времени мало. Немцы как говорят? «Завтра — значит, никогда». Так что, ты дай мне косушку и фунт пирога. А то брюхо-злодей старого добра не помнит… Я тут посижу у тебя, с народом покалякаю. Не возражаешь?

На этих словах из задних комнат вдруг выскочил человек. Обежал буфетную стойку и остановился перед Лыковым. Высокий, с маленькой головой и длинными руками; нос сломан, всё лицо в мелких шрамах. Когда человек заговорил, то обнаружил отсутствие четырёх передних зубов. Ясно — кулачный боец.

— Земляк, а давай со мной на кулачки!

— Чего это вдруг? — недовольно спросил Лыков, глядя на незнакомца снизу вверх.

— Да скушно тута. Давай, а? Людей потешим, да и сами повеселимся.

И при этих словах боец положил тяжёлую руку сыщику на плечо.

— Пошёл прочь, братское чувырло! — Алексей сбросил руку, отступил на шаг. — Много тебе чести, чтобы я с тобой дрался!

— Да? А ты знаешь, что я — Тоська-Шарап? Шестиразовый чемпиён города Москвы по кулачному бою. Что, забоялся? А неча было в «Каторгу» без спросу заходить. Всё одно тебе, кроме, как через меня, выходу отсюда теперь нету.

Тут из-за плеча «чемпиёна» осторожно высунулась борода Марка Афанасьева. Лыков рассердился.

— Вон тут у вас какие порядки? Ну, сами напросились. Я со всем уважением, а вы…

Он быстро снял с себя и сложил на стуле чамарку[93]и новую рубаху, оставшись только в нательной сетке. Публика вокруг одобрительно загудела и быстро выстроила круг: драку на Руси любят.

— Становись!

Тоська-Шарап озадаченно разглядывал сыщика. Огромные бицепсы, как биллиардные шары, перекатывались у того под кожей; шея и плечи казались отлитыми из свинца.

— Чего вылупился? Начинай!

Толпа заревела, послышались раззадоривающие крики. Боец сдвинул брови, глубоко вздохнул, примерился — и стремительно ударил. Алексей чуть подвернул корпус навстречу, уклонился и выбросил вперёд правый кулак. Голова Шарапа дёрнулась, ноги стали выписывать на полу восьмёрки, из носа двумя струйками хлынула кровь.

Алексей не бросился добивать а, напротив, остановился. Противник вытер кровь рукавом, вымучено улыбнулся:

— Ништо!

Снова глубоко вздохнул и опять ринулся в атаку. От одного удара сыщик с трудом увернулся, два принял на защиту, потом изловчился и нырнул сопернику под руку. Его кулак с размаха влетел Шарапу прямо в печень. Тот застыл на долю секунды, хватая ртом воздух, а потом сложился на полу в огромный ком.

Кабацкая голь заорала, заулюлюкала — скоротечность боя пришлась ей не по нраву.

— Чё, уж всё? Мало больно! Отлейте его водой да пущай еще помордуются! Ён привычный, Шарап-то!

Однако Лыков, не обращая на крики никакого внимания, поднял с пола поверженного соперника и оттащил в угол. Усадил за стол, опёр спиной о стенку, чтобы не упал, и сбегал к стойке за водкой. Быстро оделся. Тоська-Шарап, не открывая глаз, хрипел и всё сползал вниз. Алексей поднёс к его губам косушку:

— Пей.

Тот жадно опростал посуду и сразу же открыл глаза. Увидел Лыкова и снова деланно улыбнулся:

— Вона как вышло…

— Ничего, брат, сейчас пройдёт. Хлебни ещё.

Через десять минут бывшие противники выпивали и закусывали в своём углу, дружески переговариваясь.

— Они тебя за сыщика приняли, — пояснил кулачный боец, кивая в сторону прилавка.

— Дурной народ! Нешто я похож на «водяного»?

— Не-е. Ежели бы в сыскном такие были — нас бы уже никого не осталось. А ловко же ты меня! Не хочешь на Ключиках подраться? Денег заработаешь.

— Я, Антон, по-другому соргу добываю. Скажи лучше: ты Мишку Самотейкина знаешь?

— Это который из Поима? Душитель?

— Да.

— Пошто он тебе? Мелкий злец.

— Он при офицере одном состоит. До этого офицера у меня дело.

— Был там офицер, — согласился Шарап. — В прошлом годе Мишка появился на Ключиках и всех там побил. Даже и меня! Но только до твоей милости, Алексей Николаич, ему далеко. Мы с ним махались до получаса, и ему, аспиду, тоже досталось тумаков; а ты меня в два приёма одолел. Я же в тебя ни разу не попал…

— Ты мне про офицера расскажи.

— Да! Высокий такой, рыжий. Глаз злой. Нехорошая наружность.

— Мне с ним детей не крестить. Как его найти?

— Точно не скажу. Мишка на той неделе сюда заходил. Мы с ним водки выпили, да и разошлись. А офицера я с прошлого года не видал.

— О чём говорили?

— Да о бабах, об вине; ни об чём, вобчем.

— Позови сюда Афанасьева.

Шарап послушно встал и отправился за хозяином трактира. Тот подошёл смущённый, сел на край стула.

— Вы меня извините, Алексей Николаевич! Уж очень вы непонятный показались, вот я и решил поостеречься.

Титулярный советник отмахнулся, вынул «рапорты» Пашки-Канонира и Большого Сохатого, протянул притонодержателю:

— Вот мои верительные грамоты.

Афанасьев внимательно их прочитал и вернул обратно.

— Ещё раз извините!

— Моё дело до Рупейты касается «красноярок». Большего не скажу.

— Понимаю.

— Где мне их искать?