Бражник - Цагар Враль

комбинацию цифр. Прозвон прошел, никто не ответил. Он сбросил и ввел другой номер. Трубку сняли.

— Милиция, откройте дверь, — басисто и четко сказал он в домофон, и домофон трескуче ответил:

— Идите нахер!

Попытку удачной не назовешь.

Попытку нельзя назвать удачной.

С минуту Ярослав просто пялился на домофон и отходил от культурного шока. Потом отошел: куда-то во двор, а мы с Лаврентием не стали его останавливать. Вскоре Ярослав вернулся, и не один: он тащил за собой человека в оранжевой спецовке. Издалека можно было сказать только, что это человек — не больше. Когда его подтащили ближе, оказалось, что он трясется и по виду напоминает дворника.

— Открывай! — Невежливо рявкнул ему Ярослав и подтолкнул к двери, а он и открыл.

Мы молча зашли, а уже в подъезде Лаврентий сказал:

— Ну и методы у тебя, Ярик.

— Работаем, — пожал плечами тот.

У меня в руках было ведро, Ярослав повернулся ко мне и спросил:

— А ты нахрена зашел? Выходи на улицу, ловить будешь.

Ярослав нес голову, а Лаврентий вообще шел сам по себе. Поэтому я вышел. Взял ведро и вышел. Слишком поздно я подумал о том, что надо бы договориться о каком-нибудь условном знаке — чтоб я подготовился, когда надо, а не просто был готовым всегда. Я подумал об этом слишком поздно, а перед этим просто стоял, задрав голову, и ждал. С ведром в руках.

Что-то вроде баскетбола на большом расстоянии.

Я напрягся в тот самый момент, как вышел из подъезда — на мне лежала слишком большая ответственность. Даже Ярослав представлял это только в теории, а от того, как я это сделаю, зависел успех всей операции. От этого вообще зависело все — страшно представить, что будет, если я не смогу.

Они появились на самом верхнем этаже, я увидел их головы, торчащие из окна подъезда. Ярослав помахал мне рукой, и после этого я увидел третью голову — она начала быстро расти и приближаться ко мне.

Первые секунды я растерялся. Я смотрел, сжимая ведро в руках, ноги меня не слушались, чужая голова приближалась. В момент, когда она оказалась совсем близко, я инстинктивно закрылся от нее.

Ведром.

Так получилось, что я справился. По чистой случайности.

Голова упала в ведро с треском и мокрым плеском, я не хотел заглядывать в ведро, но порадовался, что мы предварительно слили из головы всю кровь.

Иначе забрызгало бы.

Меня трясло, но я заметил это только когда поставил ведро на землю — оно ходило ходуном вместе с моими руками. Я поставил ведро на землю и сел рядом, прямо на асфальт.

Они стояли рядом, Лаврентий закурил и мне в лицо ударил дым от его сигареты. Я вдохнул, закашлялся и понял, что у меня адски болит грудь, а руки ободраны в кровь. Летящая голова ударила меня с невиданной силой.

Ярослав хотел, чтобы обезображенную, не поддающуюся идентификации голову, которая при падении превратилась в кашу, вшили в какой-нибудь труп вместо внутренностей, которые мы забираем. У Артура с этим не было проблем, но он спросил:

— А не проще ли это отдать утилизаторам отходов?

— Кому?

— До вас мы все, что вы сейчас забираете, отдавали утилизаторам медицинских отходов. Мусорщикам, короче говоря.

После того, как мы оставили злополучное ведро Артуру, я задышал свободнее. Пока мы шли домой, Ярослав все жужжал о том, что нам надо найти рабочих, что мы не справляемся, что надо расширяться, что дело следует поставить на поток — Артур привозит, наемные рабочие готовят, Артур развозит по точкам, мы ничего не делаем. План был отличный, хоть я его и не слушал — просто шел, очень хотел добраться до дома.

Последним, что я услышал, было:

— Нам нужно зарегистрировать предприятие по утилизации отходов!

Я кивнул и лег спать.

***

Стоило моей голове упасть на подушку, как кто-то начал трясти меня за плечо. Ни минуты покоя!

Меньше суток назад я стал свидетелем убийства и поучаствовал в процессе избавления от тела, после этого встретил призрак девушки, забыть которую не могу до сих пор, не говоря уже о том, что я отведал мяса единственного человека, которому мог открыть свою душу! Я, черт возьми, заслужил отдых.

А когда я открыл глаза, передо мной возникла рожа Ярослава. Не самое приятное пробуждение.

— Мне в голову пришла потрясающая мысль, — сказал он.

Про себя простонал: «о боже» и закрыл лицо обеими руками, потому как не мог дальше смотреть на рожу, довольно ухмыляющуюся надо мной.

Через ладони я прохрипел:

— Просто позвони в прокуратуру и скажи, что я убил того мента. А потом дай трубку мне, и я все подтвержу.

— Вставай уже, фантазер, — почти что с нежностью ответил мне Ярослав.

И я встал. Но сделал это безо всякого желания.

Моя жизнь напоминала забег с препятствиями, причем каждое из препятствий было либо кровавым, либо душераздирающим. Ни одно, ни другое не доставляло мне удовольствия, но все, что я мог — продолжать бежать и преодолевать их. Разве мне не полагалось хотя бы спать между ними?

Это странно, но я не чувствовал ничего, совсем. Полное опустошение, как я вдруг понял, длилось уже давно — даже то, что я испытал при встрече с ее призраком, не заполнило меня ни на каплю. Я просто разозлился из-за того, что оно могло это сделать. Могло нарушить пустоту внутри меня.

Ведь я мог бы заплакать, когда умерла Румани. Хотя бы погрустить.

Вдруг у меня незаметно едет крыша? Я испугался, а Ярослав сообщил мне, что мы с ним куда-то поедем. И я спросил:

— Куда?

А он ответил:

— Ты знаешь то место.

И я сразу все понял.

— Мы там уже бывали?

— Ага.

— С Артуром?

— Какой ты догадливый! — всплеснул руками Ярослав. — Только на этот раз нас повезет Бабаджан.

— Кто?

— Бабаджан!

— Какой, нахрен, Бабаджан?

— Он у нас работает, — осуждающе посмотрел на меня Ярослав.

Я почувствовал себя никудышным владельцем фирмы и растерянно поднял брови.

— О.

А Ярослав добавил:

— Со вчерашнего дня.

Меня только радовало, что у нас появился еще один человек, у которого есть машина. Неважно, что это за человек и как давно работает. Пускай будет хоть маньяком.

А разве сами мы не маньяки?

Но то, чем владел Бабаджан, нельзя назвать машиной. Я понял это, когда узрел это корыто во плоти. Я не понимал, как оно ездит, но, так или иначе, оно это делало, а большего мы и не просили. У машины не закрывалось одно из окон, насквозь проржавело