Крысиный король - Дмитрий Стахов

Зазвонов-сын извинился перед Вальтером. Вальтер хмыкал, поворачивал голову налево-направо, от сна в положении сидя у него затекла шея. Оказалось, что Вальтера искали с вечера, он должен был прийти на телевизионное ток-шоу, в прямой эфир, другие участники, ждавшие встречи с легендарным сотрудником Штази, сыном военного преступника, выдвигали на камеру самые фантастические версии — будто Вальтера похитили и спрятали в посольстве США, будто отечественные борцы за подлинную, коммунистическую свободу удерживают его у себя, предполагая использовать его богатый опыт в политической борьбе, и тому подобное. Консул же явно протянул время, власти объединенной Германии не очень любили таких, как Вальтер, он отвечал им взаимностью.

Зазвонов-сын предложил свой транспорт — он подъехал к отделению на старорежимной «Волге», — теперь его возят на большом черном «Ауди», он вылезает из кожаного нутра с недовольной миной, его толстые ляжки при ходьбе трутся друг о друга, руку для рукопожатия он ставит так, что приходится к ней тянуться и наклоняться. Наш отказ его несколько расстроил. Он, несмотря на ранний час, позвонил отцу, Зазвонов-отец попросил взять у Вальтера автограф. Вальтер расписался на оборотной стороне какого-то бланка. Поданной водителем ручкой «Шеффер». Вальтер ее заиграл.

Вальтер не переживал из-за пропущенного ток-шоу. Вечером он должен был что-то говорить на радио, на следующий день участвовать в другом шоу, за пропущенное он получил аванс, журналисты стояли в очереди на интервью. Он хотел скрыться от журналистов. В отеле его ждали съемочные группы. Как убежище я предложил свою квартиру. Вальтер спросил — есть ли у меня душ? — и согласился провести день со мной, сказал, что у него не так уж много родственников, что он сможет составить мне компанию в поездке к заказчице, что возьмет меня с собой на радио.

Потехин переживал, что не может поехать с нами: у него была назначена встреча на бульваре с адвокатом-правозащитником. Адвокат должен был передать Потехину информацию про Аксу, пополнившую вместе с детьми армию беженцев, через порт Карачи отплывшую в Англию. — Я тоже хочу вечером на радио, — сказал Потехин. — Мне есть что сказать.

— Завтра пойдешь со мной на телевидение, — пообещал Вальтер. — Красивая девка тебя припудрит, подгримирует. Я тебя представлю как агента Штази, работавшего в Афганистане. По-немецки говоришь?

— На пушту, на дари, немного на урду…

— Отлично! Я переведу…

— Я могу и по-русски, — сказал Потехин.

— По-русски будет без интриги. Мы тебя замотаем в тряпку…

— А как же пудра?

— На хер пудру! На хер грим!

Мы прошлись по пустым еще улицам. Вальтер хотел позавтракать. «Шоколадница» и «Макдоналдс» его не привлекали. Он ткнул пальцем в здание, на первом этаже которого располагался модный магазин. Манекены смотрели на нас с укоризной.

— Раньше тут был Центральный комитет комсомола, — сказал Вальтер. — Мне там, молодому немецкому коммунисту, пытались ебать мозг.

Наткнувшись на только-только открывшееся кафе, мы вошли. Вальтер попросил разрешения пройти на кухню, вернулся оттуда с тремя стаканчиками — водка, томатный сок, сырое яйцо, соус «табаско». Мы съели по порции сосисок с картофельным пюре и фасолью. Выпили пива.

— Опохмелиться — это как откусить от райского яблочка, — сказал я.

— В образном смысле или буквально? — Потехин тихо рыгнул. — У тетки в саду есть райские яблочки. Из них хорошее варенье.

— В образном. Оказаться в раю еще до грехопадения. Погладить льва…

— Часто это с ним? — спросил Вальтер у Потехина.

— Часто…

— В рай нам не вернуться, — сказал Вальтер. — Особенно после нашей заброшенности в каждодневное, в обыденность. Это второе грехопадение человека. Так считал Хайдеггер. Но что такое обыденность? Этого не знает никто. Ни один философ. Сам Хайдеггер этого не знал…

— Он был нацист… — сказал Потехин.

— Что не мешало ему трахать еврейку… — Вальтер попросил официанта принести еще пива. — Die Grune[14]… А девчонка-егоза, укусила парня за, а у парня от испуга на лоб вылезли глаза… — вдруг пропел он и сказал:

— Вообще-то вопрос обыденности человеческого существования — главный вопрос философии и новейшей истории. Надежность нравственности, духовная наполненность человека определяются его обыденной жизнью. Мой отец об этом говорил с Хайдеггером… — он в пару глотков допил пиво, официант поставил перед ним полный бокал, Вальтер дунул на пену, круги под его глазами потемнели.

— Так все запутано, — Вальтер подпер голову крепкой, жилистой рукой. — Здесь-и-тут-бытие, будь оно проклято. И Арендт, и Хайдеггер давно мертвы, а Бруннер, у которого мой отец выпрашивал разрешение на освобождение нескольких евреев из лагеря в Дранси, до сих пор жив…

Вальтер закрыл глаза.

— Вальтер! — Потехин тронул Вальтера за плечо. — Вальтер! Мы за тобой не успеваем!

— И не успеете! — Вальтер встрепенулся, резко встал, чуть не упал. — Пойду в сортир. Нет ничего лучше, чем хорошо похезать после пьянки. Главное — не умереть на унитазе от натуги…

…Потом Вальтер расплатился, но захотел еще чашечку кофе. Потехин от кофе отказался. Широкое окно кафе позволило нам с Вальтером увидеть, как Потехин прошел шагов десять — двенадцать по направлению к станции метро. Он словно чувствовал, что мы на него смотрим. На последнем шаге, перед тем как пропасть за краем окна, он выбросил назад левую руку, два пальца показывали знак «виктори». Больше я Потехина живым не видел.

Моя квартира Вальтеру не понравилась. Ему было тесно. Он принял душ, вышел из ванной замотанным в полотенце, зашел в маленькую комнату, лег на тщательно заправленную Потехиным кровать и заснул. Когда я зашел в комнату — было пора ехать к заказчице, — то поразился его мускулатуре и обилию шрамов.

По дороге к Дерябиной он развлекал разговором о коллекции ручек, доставал заигранную у водителя Зазвонова-сына, любовался на нее, говорил, что такой модели у него нет, говорил, что Россия богата теми вещами, о которых мы сами не знаем, что в предыдущий свой приезд зашел за выпивкой в маленький подвальный магазин и обнаружил там кентуккийский бурбон, который разливают не более пятисот бутылок в год и который в Штатах стоит около тысячи долларов, а тут, в говенном подвале, он купил его за семьсот рублей.

— Страшное говно оказалось, страшное! — сказал Вальтер.

— Это была подделка!

— Я потом заказал себе бутылку. Из Кентукки. Тоже говно!

Ручкой «Шеффер» Вальтер давал автографы и в особняке Дерябина, но уже не на каком-то спецслужбистском бланке. Книги моего брата — не bruder’а[15], поправил он дерябинскую вдову в самом начале знакомства, а vetter’а[16], — изданные на хорошей бумаге, с иллюстрациями, фотографиями, в семье Дерябиных покупали все. Начиная с первой, по мере выхода в свет. Полное собрание трудов vetter’а стояло на полке. Книга про супы, книга про мясо, книга про рыбу, книга про пирожки и десерты. Еще три — в коробке, в суперобложках.