Не ее дочь - Риа Фрай

– Получила.

Он хмыкнул.

– Этого трудно было добиться. Но мне оно нравится. Вот что я скажу, Сара. Мы никогда не делали такого щедрого предложения, но действительно верим в твой проект. Мы хотим принести твои пособия в каждый американский дом.

– Только в американский?

– Конечно, не только, но это лучшее место для старта. Я знаю, как для тебя важны международные проекты, и мы это понимаем. Мы хотим продолжить твои хорошие начинания и увеличить мировой охват, достигнув оптимального объема продаж в Америке.

Я глянула в зеркало заднего вида. Чуть сзади ехала полицейская машина. По спине пробежал холодок. Я откашлялась.

– Знаешь, Хэл, я в самом деле польщена. И очень ценю ваше отношение, но просто не уверена, что сейчас подходящее время для продажи. Мне казалось, я четко дала это понять.

– Да. И я понимаю. В самом деле понимаю. Но наше предложение не означает, что ты просто отдашь нам все и уйдешь. У нас будет партнерство. Ты можешь вести корабль, если хочешь. Но, если я разбираюсь в бизнесе, твой первый ребенок не останется единственным. «КУРС» великолепен, я бы даже сказал – это революция. Но разве тебе не хочется узнать, что будет дальше?

– Дальше?

– Да. Следующий проект. С твоим складом ума эта компания не останется твоей единственной.

Мой первый бизнес-тренер говорил то же самое. Не цепляйся за первую идею, потому что она не последняя.

– Если честно, я об этом не думала.

– А стоило бы. Ты молода. Твоя карьера только началась. И деньги, которые мы предлагаем, могут стать фундаментом твоего следующего проекта. Ты даже могла бы взять своих сотрудников, если хочешь. Ничего не изменится.

Только изменится все. Хэл предлагал ответы на все вопросы. Но я чувствовала ответственность перед своей командой, как и перед детьми. Я не могу их предать. Разве я могу все бросить из-за чека с семью нулями? Я посмотрела на Эмму в детском кресле и подумала: могу, ради нее. Деньги – единственный способ исчезнуть вместе с Эммой. И не просто деньги. А большие деньги, с которыми мы могли бы скрываться несколько лет и вновь появиться, лишь когда будем уверены, что нас не найдут. Когда после путешествий по всему миру я вдруг объявлюсь с повзрослевшим «приемным» ребенком и представлю всем Эмму как свою дочь. Поверят ли мне?

Полицейская машина, на которую я поглядывала, вдруг вильнула влево и включила сирену, синий проблесковый маячок слепил глаза. Терпеливый хищник Хэл сопел мне в ухо. В голове мелькали варианты. И тут полицейская машина снова свернула на правую полосу и затормозила в нескольких дюймах от моего капота, резко просигналив, чтобы я остановилась. Я сбросила скорость и обернулась к Эмме. Она все еще была в наушниках.

– Хэл? Прости, Хэл, я тебе перезвоню.

Я выдернула наушники и бросила телефон на пассажирское сиденье. При мысли о том, что сейчас быстро придется состряпать какую-нибудь правдоподобную историю, внутри всколыхнулся страх. Возможные варианты вспыхнули длинным списком вранья, в котором я не успела досконально разобраться. Я вывернула руль вправо, испугав Эмму, и шины заехали на тонкую полоску травы. Металлический корпус машины вздрогнул на обочине.

Эмма подняла голову.

– Почему мы остановились? – пропищала она, перекрикивая звуки из планшета.

Она сняла один наушник.

– Смотри дальше, солнышко. Я только совсем недолго поговорю с тем дядей.

Она кивнула и снова надвинула на маленькие уши большие наушники. После бесконечного ожидания у моего окна остановился крупный полицейский. Коричневые штаны были заткнуты в грязные черные ботинки, поднимающие облачка пыли на дороге. На круглом брюшке натянулась форма. У массивного бедра покоился пистолет. Я закрыла глаза и глубоко вдохнула, чтобы успокоиться.

И прежде чем снова их открыла, его пальцы забарабанили по окну с такой настойчивостью, что чуть не разбили его. Я опустила стекло, взмолившись, чтобы автоматика работала быстрее. Полицейский посмотрел мне за спину и увидел сзади Эмму. Он внимательно всматривался в детали: ребенок в детском кресле смотрит сериал, на сиденьях разбросаны разные дорожные предметы, словно вытряхнули мусорное ведро. Эмма не почувствовала на себе пристальный взгляд незнакомца.

Взгляд двух голубых, глубоко посаженных на одутловатом лице глаз вернулся к открытому окну и наконец остановился где-то над моей головой. Одна его рука легла на крышу. Машины со свистом проносились мимо, в опасной близости к его спине, и я боялась, что какой-нибудь водитель, набирающий на телефоне сообщение, сейчас врежется в этого мамонта, собьет его и перемелет, протащив на сотню футов вперед. Изо рта полицейского пахнуло сигаретами и кофе. На крыле носа торчала багровая бородавка.

– Вы знаете, почему я вас остановил?

Он словно пережевывал слова, и я постаралась замедлить поток мыслей, чтобы соответствовать темпу выговора Среднего Запада.

– Нет, сэр. Я ведь не превысила скорость?

Он только фыркнул.

– Ваши права и документы на машину.

Я порылась в бардачке в поисках нужных документов, порадовавшись, что не заменила номера на другие, которые могли не числиться в системе. Выудила из бумажника права и протянула ему.

Он посмотрел на права, а потом снова на меня.

– Другие.

– Простите?

– Ваши волосы. Они другие.

Я разгладила прядь за ухом.

– Да.

– Сейчас вернусь.

Он неторопливо прогулялся к своей машине, топча веточки и гравий. Водительское сиденье застонало под весом его ягодиц, пока он вводил мои данные в компьютер. К счастью, за всю жизнь у меня не было штрафов ни за превышение скорости, ни за нарушения правил. Но что, если полицейский из Монтаны ввел в базу номера моей машины? Если слухи о двух блондинках долетели и сюда? И если все мои предшествующие действия приведут именно этого полицейского к ошеломительному выводу, что я похитила Эмму? Мысль о том, что ее у меня заберут, была невыносима.

Через минуту он подошел к окну и вернул мне документы.

– Куда едете?

– В Чикаго. К родне.

Он цокнул языком.

– Долгая поездка, из Портленда-то, да еще с малышкой.

– Она привыкла. Обожает ездить на машине. Так могу я узнать, почему меня остановили?

– Габаритные огни не работают. Правый задний. Нужно починить, прежде чем выезжать в темноте.

Меня охватило такое облегчение, что, казалось, я могу взлететь.

– Что-что?

– Правый задний фонарь.

– Но я только недавно их регулировала.

– Не-а. В сервисе вечно дурят. Особенно женщин.

Я пропустила мимо ушей отдающую сексизмом фразу и с притворной скромностью ответила: