Израненное сердце - Софи Ларк

что у меня нет шансов попасть внутрь незаметно, но выбора у меня нет. Возможно, эта девочка не старше Генри.

Так что я хватаюсь за ручку и поворачиваю ее, заходя в ярко освещенную комнату.

Она совершенно пуста.

Я вижу пару диванов, широкоформатный телевизор и бар, заполненный напитками и закусками. Но больше ничего. Никаких признаков жизни.

Я не понимаю. Здесь всего одна дверь. Я видела, как Кенвуд входил в нее с маленькой девочкой. И никто не выходил.

Затем я слышу тихое – очень тихое, едва различимое – хихиканье.

Оно раздается из-за дальней стены.

Я иду по ковру к тому, что выглядит как шелкография Энди Уорхола «Мао» высотой в десять футов. Я внимательно прислушиваюсь. Тишина. А потом… снова это хихиканье. Оно доносится из-за картины.

Я хватаюсь за раму. Картина отходит от стены на шарнирах. За ней находится еще одна комната.

Я переступаю через край стены и оказываюсь по ту сторону. Картина возвращается на место, закрывая меня внутри.

Эта комната гораздо больше. Стены, как и потолок, обиты красным бархатом. Ковер такой толстый, что ноги в нем утопают. Я не могу отделаться от мысли, что все это сделано для того, чтобы заглушать любые звуки.

В комнате такой полумрак, что мебель возникает будто из ниоткуда, словно скальные образования, скрытые туманом. Да и сама мебель весьма причудливая – даже по стандартам Кенвуда. На самом деле я не могу распознать и половины. Я вижу обтянутую кожей скамью, выполненную в форме креста. Затем что-то похожее на стол, с мягкой обивкой и металлическими кольцами по краям. Гигантскую птичью клетку высотой не менее шести футов[54] с насестом, похожим на качели для детской площадки. Затем какое-то приспособление, похожее на тренажер, с несколькими различными ремнями, петлями и…

Я краснею, понимая, что смотрю на атрибуты фетишиста. Вся эта мебель служит сексуальным целям – некоторые из них очевидны, теперь, когда я понимаю их тематику, а другие до сих пор остаются для меня загадкой.

Из дальнего конца комнаты до меня доносится приглушенное бормотание. На этот раз голос мужской – Кенвуд.

Я устремляюсь туда, даже не пытаясь быть потише. Теперь, понимая, что оказалась в секс-подземелье, я собираюсь схватить эту девочку и вытащить ее отсюда.

Кенвуд сидит на диване лицом к противоположной стене. Его руки покоятся на подушках, голова запрокинута, глаза закрыты.

Девочка сидит на коленях у него между ног, ее голова двигается вверх-вниз.

Кенвуд постанывает. Он хватает ее за затылок и прижимает лицом к своему члену.

– Хватит! – кричу я и бросаюсь вперед.

Кенвуд резко выпрямляется, ошарашенный и раздраженный.

Девочка оборачивается, вытирая рот тыльной стороной ладони.

Даже в приглушенном свете ее лицо поражает меня. Я вижу большие невинные глаза в обрамлении густых накладных ресниц. Яркие красные пятна на щеках. Но плотный макияж только подчеркивает морщины в уголках глаз и губ. Она совсем не ребенок, только так одета. Она даже старше меня на пару лет.

Девушка встает. В ней нет и пяти футов росту[55]. На раскрашенном лице отражаются любопытство и ехидство. Со своими осветленными косами и в платье с рюшами она похожа на демоническую куклу.

Кенвуд тоже смотрит на меня. Теперь, когда первое изумление прошло, в уголке его рта появилась легкая ухмылка. Не отводя взгляд, он убирает свой влажный пенис в шорты.

– Симона Соломон, – говорит он. – Как мило с вашей стороны к нам присоединиться. Похоже, вы не знакомы с моей помощницей Милли.

– Приятно познакомиться, – хихикает Милли.

Она говорит высоким, намеренно детским голосом. От этого и от того, как она стоит, сложив руки за спиной и склонив голову набок, у меня сжимается нутро.

– Итак, чем могу помочь? – спрашивает Кенвуд. – По всей видимости, у вас была причина, чтобы явиться на мою вечеринку и рыскать по моему дому?

Я перевожу взгляд с Кенвуда на его помощницу. Они оба ухмыляются, прекрасно понимая, чему я хотела помешать, думая, что стала свидетельницей.

– Я… я…

– Не держите в себе, – говорит Кенвуд. Затем, лукаво переглянувшись с Милли, добавляет: – Или проглотите. Мне так даже больше нравится.

– Вы наняли кого-то, чтобы убить моего отца? – решаюсь я.

Кенвуд фыркает.

– Думаете, я нанял того снайпера?

Я думала так. Пока не увидела это надменное выражение на его лице. Теперь я уже не так уверена.

– Да… – нерешительно говорю я.

– С чего бы?

– Потому что «Фонд свободы» собрал достаточно информации о ваших вечеринках. ФБР открыло расследование. Вас почти арестовали…

Лицо Кенвуда мрачнеет. Ему не по нраву слышать все это. Очевидно, это не самые приятные воспоминания.

– Но все же меня не арестовали, не так ли? – шипит он.

– Нет, – говорю я, не сводя с него взгляд. – Но могут скоро арестовать.

– Это он вам сказал? – презрительно усмехается Кенвуд. – Ваш отец?

Я в замешательстве. Я не понимаю, к чему он клонит.

– Да, – отвечаю я. – Он считает, что вы самый вероятный человек, кто желает ему смерти.

– С чего мне желать ему смерти? – бросает Кенвуд. – Я выполнил свою часть сделки.

– Какой сделки?

Кенвуд смеется и встает с дивана. Теперь, когда он стоит, мне приходится сделать шаг назад.

Но Кенвуд идет не ко мне. Он подходит к барной стойке рядом с массивной картиной, изображающей Александра Македонского верхом на коне, и начинает смешивать себе напиток.

– Хотите чего-нибудь? – спрашивает он.

– Нет.

Кенвуд наливает бурбон со льдом и взбалтывает его, прежде чем сделать глоток. Милли подскакивает к нему. Он макает указательный палец в напиток, затем протягивает его ей. Девушка слизывает алкоголь с его пальца, все время глядя на него снизу вверх, а потом облизывает губы.

Кенвуд вновь обращает ко мне свой холодный взгляд.

– Мы с вашим отцом заключили сделку. Я назвал ему имена трех своих поставщиков и парочку «друзей», которых было не жаль подставить под удар. Взамен те видео, которые его фондик снял на одной из моих вечеринок – и которые, кстати, все равно не прокатили бы в суде, – удивительным образом исчезли. Пришлось пожертвовать парочкой бесполезных дегенератов, чтобы избежать скандала. Вообще-то, – Кенвуд смеется, – арест Фила Бернуччи даже пошел мне на пользу. Этот ублюдок пытался перекупить права на киноадаптацию «Игры палача», которые принадлежат мне еще восемь лет, о чем он прекрасно знал. Наблюдать за тем, как он теряет свой пляжный домик в Малибу, чтобы оплатить адвоката, было чертовски красиво.

Я качаю головой. Не могу в это поверить.

– Я вам не верю.

Мой отец никогда бы не пошел на уничтожение улик. Он