Секс, ложь и фото - Светлана Алешина

Марусев по-прежнему лежал на полу. Поняв, что обороняться не нужно, Белкина вконец осмелела. Она подошла к распростертому на полу телу и ткнула в него носком сапога.

— И эту сволочь я любила! — горестно воскликнула она.

Не знаю, чем уж был продиктован этот великолепный жест, эстетическими ли, пафосными ли соображениями, только он мне показался немного фальшивым и не таким уж необходимым. Источающая гордое презрение Белкина наклонилась над телом, криво ухмыльнулась и, резко выпрямившись, отошла, чтобы сесть в кресло.

— Давай покурим, что ли? — бросила она на меня полный высокого значения взгляд. — Угостишь сигаретой?

На этот раз ее презрительно сомкнутые губы посетила вполне мирная, товарищеская улыбка. Я угостила ее сигаретой, и мы с удовольствием задымили.

— Как ты здесь оказалась? — обратила она ко мне свой заметно потеплевший взор.

— Я следила за Марусевым. Он с первого раза показался мне подозрительной личностью, — невозмутимо сказала я.

— Что-о? — превозмогая боль в затылке, промычал Александр.

— А-а! — издала злорадный возглас Белкина. — Очухался, убийца!

В слово «убийца» она вложила всю свою ненависть и негодование. Марусев попытался перевернуться на бок, но не смог. Он жалобно застонал.

— Ты только полюбуйся, чем не Отелло? — с юмором отозвалась на его неудачные маневры Людмила Николаевна. — Только до мавра ты, милок, не дотягиваешь! Да и я тебе не Дездемона какая-нибудь!

— Да замолчи ты! — прошипел Марусев. — С кем это ты базаришь?

— А ты не узнал? — тихо и зловредно засмеялась Белкина. — С Ольгой Юрьевной.

— Что вы со мной хотите сделать?

Я приложила палец ко рту, упреждая мстительное желание Белкиной просветить его относительно нашего намерения сдать его на милость милиции.

— Подождем, пока ты окончательно выздоровеешь, — коварно хихикнула она, — у нас к тебе ведь тоже разговор имеется.

— Какой разговор? — пробурчал Марусев, снова глухо застонав.

— Ты убил моего мужа, подонок?! — возмущенно крикнула Белкина. — Отвечай, а то…

Она выхватила у меня пистолет и, нагнувшись к Александру, быстро показала ему свою игрушку.

— Я тебя пристрелю, как скотину, если не ответишь! Ты убил Аркашку? — она снова выпрямилась и безжалостно пнула Марусева в бок.

Он издал дикий вопль, так как благодаря этому зверскому пинку его голову отчаянно тряхнуло. Сколько, однако, сил у этой примадонны! — поразилась я.

— Не убивал я никого! — преодолевая боль, прорычал Марусев.

— А бомбу в машину кто подложил, а? — сурово спросила Белкина, свирепо глядя на бедный затылок Александра, словно хотела прожечь его насквозь.

— Не знаю я! — завопил он, но тут же умолк и, дотянувшись рукой до головы, прижал ладонь к затылку.

— Как думаешь, врет или правду говорит? — неожиданно смягчившись, обратилась ко мне Людмила Николаевна.

Вся эта сцена представлялась мне картинкой из быта крепостной России, когда неудовлетворенные барыни за разного рода пустяковые провинности наказывали молодых сексапильных крестьян, или отрывком из «Венеры в мехах» Захер-Мазоха, где прекрасная госпожа только и делает, что шлифует свой извращенный ум, пытаясь придумать все новые, все более изощренные истязания для заключившего с ней рабское соглашение любовника.

Мои наблюдения были прерваны зловещим воем милицейских сирен. Я выглянула в окно, выходящее во двор: синие лучи мигалок отчаянно полосовали темно-серое небо.

— Ох! — наигранно тяжело вздохнула Белкина. — Не могут без шума, без суеты. Обязательно всю округу надо на уши поставить!

— Суки, ментов вызвали! — невзирая на боль, взвыл Марусев.

— А ты как думал? Удушил — и в дамки? — с язвительной злобой произнесла Людмила Николаевна, — ну и хлопот ты нам доставил, сколько времени отнял!

Теперь в ее голосе звучала грубая издевка.

— Ну погоди, сука, я еще с тобой разберусь! — яростно прорычал Марусев. — Я тебя из-под земли выкопаю! Даже не я… — попробовал он усмехнуться.

— А кто? — воскликнула я.

— А-а, ищейка проснулась, — презрительно рыкнул он, — не забудь написать в своей газетенке хреновой, что эта сучка, которая здесь из себя порядочную леди да любящую вдову ломает, со мной, и не только со мной трахалась, весь город переимела.

— Заткнись, щенок! — истерически заорала Белкина, — заткнись, а то я тебе… — Белкина задохнулась от возмущения.

— Что ты мне, что?! Это я тебя сквозь строй еще пропущу!

Вошедшие стражи порядка прервали этот экспрессивный обмен любезностями. Их серьезные невыразительные лица и главное — устрашающая форма, тяжелые шаги и каменные голоса произвели на пикирующиеся стороны эффект ледяного душа.

Марусев хоть и был первое время лишен возможности видеть рыцарей порядка при исполнении, но слышал чеканную дробь их отрывистых фраз и сурово-презрительную интонацию приказов. Когда же его повернули лицом к свету божьему, красивая, в сущности, физиономия оказалась чудовищно бледной и перекошенной от безмолвной ярости и затаенной обиды.

Я не стану описывать вам торжественную церемонию заключения сего падшего ангела под стражу и наше с Людмилой Николаевной путешествие в Октябрьский РОВД для дачи показаний. Скажу только, что делали мы это от чистого сердца или почти что так, но без удовольствия. Особенное недоумение у лейтенанта с водянистыми глазами и усталостью на лице вызвал мотив, согласно которому я пересекла границы личного владения Белкиной.

Стараясь из самаритянских соображений избавить усталолицего лейтенанта от подозрительных намеков и леденящих душу сомнений, Людмила Николаевна стала плести и вышивать гладью историю о нашей с ней давней дружбе и о том, что она пригласила меня в гости в загородную резиденцию, но не рассчитала время.

Марусев задержал ее дольше, чем она предполагала и хотела. Поэтому мое спасительное для нее появление не было неожиданностью, а если и было, то только по причине сильного возбуждения, в которое привело ее общение с этим негодяем.

— Ну, вы понимаете, товарищ лейтенант, — слащаво улыбнулась она и начала объяснять, что разговор об акциях, деньгах, фирме словно туманом окутал ее мозги и заставил забыть о моем визите.

В итоге ее путаных объяснений «товарищ лейтенант», похоже, утратил последние крупицы здравого смысла, которых так и не смогла лишить этого сумрачно-немногословного человека его работа.

И все-таки его ум так основательно прорабатывал линию, связанную со мной, что нам с Белкиной стоило мучительных усилий оторвать зачарованно-хмурый взгляд офицера от картины моего самовольного проникновения в «дворянское гнездо». Нас допрашивали вместе и порознь. Мода теперь, что ли, такая? Или таким образом пробивал себе дорогу в мир юридической и репрессивной практики новый нестандартный подход к сбору информации?