Марианна. Книги 1-6 - Жюльетта Бенцони

Министр находился там, сидя около мраморного бюста какого-то увенчанного лавровым венком римского императора, — так, по крайней мере, подумала Марианна. Комната была небольшой, резко контрастирующей своей простотой со значительностью обязанностей ее хозяина. Меблировку ее составляли большой стол, заваленный папками и бумагами, три-четыре твердых стула и шкаф. Что касается самого Фуше, то он мелкими глотками смаковал поданное лакеем питье. Влетевший, как ураган, Сюркуф заставил его вздрогнуть.

— Очевидно, у вас нет желания принять меня, гражданин министр! — гневно закричал корсар, подводя Марианну к одному из ужасных стульев. — Объясните же почему?

Фуше поперхнулся, обжег горячим напитком пальцы и какое-то время не мог обрести дыхания. В то время как лакей старательно вытирал ему галстук и манжеты, он с раздражением отодвинул чашку.

— Во имя неба, мой дорогой барон, когда, наконец, вы оставите эту отвратительную привычку врываться к людям подобно морскому приливу?

— Когда люди, о которых идет речь, будут вежливы со мной. Почему вы запретили принимать меня?

— У меня и в мыслях этого не было! Я ожидал мадемуазель Малерусс и дал соответствующее распоряжение, но я и представить не мог, что вы проводите ее прямо сюда. У вас появилась склонность к профессии няньки.

— Ничуть! Но если я занимаюсь кем-нибудь или чем-нибудь, я занимаюсь этим до конца! Я хочу знать, что вы сделаете с нею. И не уеду, пока не узнаю!

И чтобы доказать свое намерение ничего не упустить из предстоящего разговора, Сюркуф в свою очередь уселся на одном из стульев, оперся руками о трость и стал ждать. Марианна чуть не улыбнулась… поистине он неотразим… и чертовски надежен. С ним можно было бы идти хоть на край ев: та! Между тем Фуше испустил вздох, способный разжалобить стены.

— Можно подумать, что я какой-то великан-людоед. Что это вы вообразили? Что я снова пошлю ее в Сен-Лазар? Запру в карцер или назначу маркитанткой к гренадерам из Гвардии? Неужели вы не питаете ко мне хоть немного доверия?

Сюркуф ничего не ответил, но его отвисшая нижняя губа явно выражала сомнение в доверии к упомянутой особе. Фуше приподнял бровь, зарядился порцией табака, затем начал бархатным голосом:

— Можете вы иметь что-нибудь против герцогини Отрантской, моей жены? Напоминаю вам, что, имея четверых детей, она является образцовой хозяйкой семьи и вполне способна позаботиться о девушке, которая, кстати, тепло рекомендована моим старым другом. Вы удовлетворены?

Был ли удовлетворен корсар — неизвестно, ибо он молчал, а вот Марианна едва удержала гримасу недовольства. Мысль о том, чтобы поселиться в этом слишком отдающем полицией доме, ей не очень улыбалась. К тому же она не могла понять, почему Фуше, даже принимая во внимание рекомендацию Никола, до такой степени заинтересовался ею. Возможно, он оказывал ей большую честь, и она, без сомнения, должна быть за это крайне признательна, но ведь не ради этого она приехала в Париж.

— Я думала, — начала она застенчиво, — что я смогла бы жить у моей кузины д'Ассельна.

— Еще неделю назад это было бы возможно. К несчастью, с тех пор ваша кузина нашла способ заставить говорить о себе. Она не может заниматься вами!

— Что это значит?

— Что она уже пять дней находится на пути в… Овернь, где останется жить под надзором. Должен добавить, что перед этим она три дня пользовалась гостеприимством полиции в тюрьме Маделонетт.

— В тюрьме, моя кузина? — воскликнула Марианна, ошеломленная неизбежностью судьбы, толкавшей последних носителей ее фамилии в тюремные камеры. — Но за что?

— За то, что она бросила в карету Императора письмо-протест, касающееся личной жизни Его Величества. Ознакомившись с очень резким содержанием этого письма, мы сочли нужным отправить м-ль Аделаиду обрести спокойствие в деревенской тиши. И это больше для ее блага, чем для нашего!

— Тогда я поеду к ней! — решительно заявила Марианна.

— Я вам не советую. Не забывайте, что вы являетесь под вашим подлинным именем, тайно вернувшейся эмигранткой, подпадающей под действие строгого закона. Для вас лучше остаться мадемуазель Малерусс, особой, с которой вашей кузине нечего делать. Кроме того, ее воззрения таковы, что я не желал бы в целях вашей безопасности, чтобы вы переняли их.

Сказав это, Фуше, считая, без сомнения, что тема исчерпана, повернулся к Сюркуфу, ожидавшему с нахмуренными бровями окончания диалога, и адресовал ему самую любезную улыбку.

— Мне кажется, мой дорогой барон, — засюсюкал он, — что теперь уж вы можете попрощаться с нашей юной гостьей, которую я представлю герцогине.

Но Сюркуф не собирался покидать свой стул.

— С кузиной действительно дело сомнительно, ладно! — отчеканил он, — но ведь есть другой член семьи. Насколько мне известно, Императрицу вы не арестовали?

— Бедняжка!.. — Вздох Фуше выдал всю глубину его сочувствия Жозефине. — Я думал о ней, но чистосердечно признаюсь, что рапорты, которые я получаю из Мальмезона, не сулят ничего хорошего. Несчастная Императрица днем и ночью проливает слезы и отказывается принимать кого бы то ни было, за исключением своих близких. Она действительно не может уделить внимания кому-нибудь, особенно дальней родственнице, которую она никогда не видела. Мне кажется, лучше немного подождать. Позже, когда Ее Величество возьмет себя в руки, я не премину поставить ее в известность. До тех пор мадемуазель Малерусс должна удовлетвориться нашим покровительством.

Фуше встал, как бы давая понять, что аудиенция окончена, однако он начал рыться в загромождавших его стол бумагах. Вскоре он вытащил какое-то письмо, пробежал его глазами и заявил:

— Впрочем, я думаю, дорогой барон, что ваше пребывание в Париже долго не затянется, и вы поспешите вернуться в Сен-Мало. Предо мной рапорт, который сообщает об одном смелом деле, осуществленном вашим человеком. Горье, капитану «Ласточки», удалось захватить в Гернси, под самым носом у англичан, ваш бриг «Несравненный», утраченный в ноябре.

— Не может быть!

Марианна с грустью отметила, что Сюркуф глядел сейчас на министра как на божественного посланца, совершенно оставив ее своим вниманием. Впрочем, что могла значить в жизни моряка случайно внушенная ею привязанность в сравнении с тем, что наполняло его душу: корабли, люди, море?.. Он уже вертел в руках шляпу, лежавшую перед тем на шкафу. Я отправляюсь сегодня же вечером! Спасибо за новость, Дорогой министр! Лучшей вы не могли бы мне сообщить. В таком случае мне остается только попрощаться с вами.

Затем, повернувшись к Марианне, он низко поклонился. — И с вами также, мадемуазель, — продолжал он любезно. — Я уезжаю спокойным за вас и желаю вам много счастья. Не забывайте меня!

Он уедет, он покинет Париж, оставляя ее в этом отвратительном доме!