Слабость Виктории Бергман. Часть 1. Девочка-ворона - Эрик Аксл Сунд

Способность Карла Лундстрёма к манипулированию, скорее всего, приведет к тому, что после некоторого времени пребывания в одном из лечебных заведений ему предоставят краткосрочный отпуск, а каждая проведенная им на воле секунда будет означать опасность для других людей.

Она решила позвонить комиссару криминальной полиции Жанетт Чильберг.

В сложившейся ситуации она чувствовала, что ее долг – наплевать на юридические нормы.

Жанетт Чильберг явно, мягко говоря, удивилась, когда София представилась и попросила записать ее на прием, чтобы она смогла рассказать, что ей известно о Карле Лундстрёме.

– Почему вы изменили свое решение?

– Я не знаю, имеет ли это отношение к вашему делу, но думаю, что Лундстрём может быть замешан в чем-то крупном. Миккельсен проверил историю Лундстрёма об Андерсе Викстрёме и видеофильмах?

– Насколько я понимаю, они как раз этим занимаются. Но Миккельсен полагает, что Андерс Викстрём является плодом фантазии Лундстрёма и что они ничего не найдут. Я знаю, что вы его обследовали. Он, похоже, совершенно ненормальный.

– Да, но не настолько, чтобы избежать ответственности за свои деяния.

– Да? Но ведь существуют некая градация болезненного состояния?

– Да, градация наказаний.

– И это означает, что человек с пагубными взглядами может понести за них наказание? – вставила Жанетт.

– Именно. Правда, наказание должно соответствовать преступнику, и в данном случае я рекомендовала тюремное заключение. Я убеждена, что психиатрическое лечение Лундстрёму не поможет.

– Согласна, – поддержала Жанетт. – А что вы скажете насчет того, что он находился под воздействием препаратов?

– Судя по тому, что я прочла, – улыбнулась София, – дозы были недостаточно велики, чтобы иметь решающее значение. Речь идет об очень небольших дозах ксанора.

– Того же препарата, что получал Томас Квик.

– Да-да. Но Квику его давали в совершенно других количествах.

– Значит, вы считаете, что я могу не обращать на это внимания?

– Именно. Я считаю, что стоит допросить Лундстрёма по поводу убитых мальчиков. Дуновение из одной открытой двери ведь может приоткрыть другую.

Жанетт засмеялась.

– Дуновение из открытой двери?

– Да, если его утверждения относительно покупки ребенка содержат хоть крупицу правды, не исключено, что вам удастся добиться от него большего.

– Понимаю. Спасибо, что позвонили.

– Не за что. Когда с вами можно встретиться?

– Я позвоню вам завтра утром, и мы вместе пообедаем. Подходит?

– Договорились.

Они положили трубки, и София посмотрела в окно. На улице светило солнце.

Вечером пошел дождь, и все вдруг стало казаться каким-то грязным. София Цеттерлунд собрала вещи и вышла с работы.

Если погода не оправдала ее ожиданий, то с ужином получилось не лучше. София приложила максимум усилий, поскольку это был их последний ужин перед продолжительной разлукой. Микаэля попросили поработать в главном офисе в Германии, и он уезжал месяца на два. Но после вялой беседы он уснул на диване, едва доев десерт, с которым София возилась почти полтора часа, – морковную запеканку со свежим сыром и изюмом. Стоя возле раковины и отмывая бокалы под аккомпанемент доносящегося из гостиной храпа, София чувствовала себя скверно.

На работе не клеилось. Она сердилась на всех, кто имел отношение к обследованию Лундстрёма, – на социальных кураторов, психологов и судебных психиатров. Сердилась на собственных пациентов. От Каролины Гланц она, правда, на некоторое время освободилась, та отменила последние встречи, и благодаря вечерним газетам София знала, что она теперь зарабатывает, снимаясь в эротических фильмах.

Виктория Бергман тоже больше не приходила, к сожалению. Дни заполнялись инструктажем разных начальников по проблемам руководства подчиненными и чтением лекций. В большинстве случаев все шло автоматически, не требовало почти никакой подготовки и в конечном итоге так ей наскучило, что она уже взвешивала, стоит ли игра свеч.

Она решила наплевать на оставшуюся посуду, взяла чашку кофе, пошла в кабинет и включила компьютер. Достала из сумочки маленький магнитофон и положила на стол.

Виктория Бергман боролась с маленькой девочкой – судя по всему, с самой собой в детстве.

Может, решающим был какой-то отдельный момент?

Виктория постоянно возвращалась к какому-то событию в первый год обучения в гимназии, но о чем именно шла речь, София не знала, поскольку, рассказывая, Виктория неслась вперед со страшной скоростью.

Возможно, дело в чем-то большем, чем отдельный случай. В продолжавшейся длительное время беззащитности, скажем, все детство и юность.

В ощущении, что ты пария, слабая?

София склонялась к мысли, что Виктория действительно ненавидит слабость.

Она долистала блокнот до чистой страницы и решила, слушая записи бесед, впредь держать его перед собой.

Взглянув на футляр кассеты, она увидела, что беседа происходила чуть меньше месяца назад.

Сухой голос Виктории:

…а потом однажды оказаться со связанными за спиной руками, предоставляя рукам других полную свободу делать все, что им заблагорассудится, хоть у меня и не было никакого желания. Плакать не хотелось., поскольку они не плакали, иначе это выглядело бы очень неловко, особенно коль скоро они проделывали такой длинный путь, чтобы спать со мной, а не с женами. Тем явно очень нравилось уклоняться от расплаты за возможность сидеть дома и целыми днями заниматься ерундой, вместо того чтобы вкалывать, зарабатывая раны на руках и ногах…

София потянулась к чашке с кофе и услышала, что Микаэль проснулся и прибирает в гостиной.

Она чувствовала себя растерянной, усталой и всем недовольной.

Лопотание телевизора.

Физическая усталость, как от тренировки.

И этот немилосердно монотонный голос.

Стук дождя в окно. Микаэль.

Может, перестать слушать?

…мужикам ведь нравилось уходить утром и возвращаться домой к еде, всегда полезной, питательной и сытной, хоть она и отдавала половыми органами, а не специями…

София услышала, как Виктория заплакала, и удивилась тому, что не помнит этого момента.

Когда никто не видел, можно было поплевать в кастрюлю, добавив туда кое-чего, что следовало бы спустить в туалет. А потом я осталась жить у бабушки с дедушкой. Это было здорово, поскольку я тем самым избавилась от ссор с отцом, и без него стало легче засыпать без вина или таблеток, которые всегда удавалось стащить, если хотелось приятного ощущения в голове. Лишь бы заглушить голос, пристававший снова и снова и спрашивавший, решусь ли я сегодня…