Девиантность, преступность, социальный контроль в обществе постмодерна - Яков Гилинский

Что нового привнесла девиантология в наши знания о преступности и суициде, наркотизме и проституции, терроризме и… творчестве?

Многие трудности при изучении преступности и ее видов, нарко-тизма, пьянства, коррупции, проституции и других форм девиантности (тем более – социального творчества) возникали в результате попыток рассматривать их как относительно самостоятельные явления, со своими специфическими причинами, закономерностями, а, следовательно, и методами противодействия (или развития) со стороны общества и государства. Такой подход в значительной мере объясняется научной традицией и профессиональной специализацией (криминолог изучает преступность, нарколог наркотическую и алкогольную аддикцию, суицидолог – самоубийства, сексолог – сексуальные перверсии). Между тем, различные виды девиантности имеют общий генезис, взаимосвязаны между собой, проявляют общие закономерности, что не исключает и специфические «видовые» особенности. Девиантология и призвана «объединить» все знания, относящиеся к девиантным проявлениям, и двигаться дальше по пути выявления общих закономерностей, генезиса, эффективных методов социального контроля.

Так, многочисленными исследованиями установлена существенная зависимость насильственных преступлений, самоубийств, алкоголизации и наркотизации от социально-экономического неравенства. Об этом свидетельствуют, в частности, результаты исследований С. Г. Оль-кова и И. С. Скифского, показавшие тесную корреляционную зависимость тяжких насильственных преступлений и самоубийств от динамики таких показателей экономического неравенства, как децильный (фондовый) коэффициент и индекс Джини[328]. В России, по данным МВД РФ, доля лиц без постоянного источника дохода (своеобразный аналог «исключенных» – excluded) в общей массе преступников достигла к 2014 году 66 %, а по тяжким насильственным преступлениям – 72-75 %. «Исключенные» из активной экономической, социальной, культурной жизни оказываются социальной базой преступности, пьянства, наркотизма, проституции, суицидального поведения[329].

Назовем некоторые закономерности, подтверждающие общую социальную природу различных видов девиантности, как сложного социального явления.

Во-первых, отмечается относительная устойчивость установленных связей и зависимостей. Так, издавна и в различных обществах наблюдалась обратная корреляционная зависимость между степенью алкоголизации и наркотизации отдельных групп населения (прежде всего, молодежи); между убийствами и самоубийствами; между женской преступностью и проституцией[330]. Весенне-летний пик и осенне-зимний минимум самоубийств, выявленный Э. Дюркгеймом на примере Франции XIX в., наблюдается и в настоящее время в различных странах, включая Россию.

Во-вторых, взаимосвязи различных форм девиантности носят сложный, противоречивый характер, часто не отвечающий обыденным представлениям. Так, хотя нередко наблюдается «индукция» различных проявлений девиантности, когда одно негативное явление усиливает другое (алкоголизация нередко провоцирует насильственные преступления, наркотизация – корыстные, бюрократизация – коррупцию), однако, эмпирически прослеживаются и обратные связи, когда, например, увеличение алкоголизации сопровождается снижением уровня преступности и наоборот (исследования С. Г. Олькова, O. A. Ольковой, И. С. Скифского); в обратной корреляционной зависимости «разводятся» убийства и самоубийства[331]; прослеживается связь между террором и терроризмом[332]. П. Вольф отмечает, что «низкая степень индустриализации обуславливает высокий уровень преступности против личности и небольшое количество преступлений против собственности. Высокая степень индустриализации предполагает низкий уровень зарегистрированной преступности против личности, зато количество преступлений против собственности возрастает»[333]. Различные формы девиантности соотносятся между собой не как «причина» и «следствие» (некорректны идеологические штампы, все еще распространенные в массовом сознании, типа «пьянство – путь к преступлению», «наркоманы – преступники» и т. п.), а как рядоположенные социальные феномены, имеющие «за спиной» общий генезис.

Различные девиантные проявления могут в одних условиях «накладываться», усиливая друг друга, в других – «разводиться» в обратной зависимости, «гася» одно другое. Иначе говоря, происходит «интерференция» различных форм девиантности. Это, как нам кажется, теоретически и практически важная закономерность, не познанная до конца. Конкретизация условий и характера «интерференции» – дело будущих исследований.

В-третьих, очевидна зависимость различных форм девиантности от «среды» (экономических, социальных, политических, культурологических факторов). При этом различные проявления девиантности по-разному «чувствительны» к тем или иным средовым воздействиям. Известно, например, что во время войн снижается уровень самоубийств (Э. Дюркгейм), включая Первую (М. Гернет) и Вторую (А. Подгурец-кий) мировую. В периоды экономических кризисов растет корыстная преступность и снижается насильственная («гуманизация преступности» по В. В. Лунееву), а экономический «бум» влечет сокращение корыстных преступлений при «взрыве» насильственных, а также алкоголизации и наркотизации населения[334]. Это позволило американским исследователям заметить: «коэффициенты преступности, как и женские юбки, ползут вверх в периоды процветания» и «чем больше богатство, тем гуще грязь»[335]…