(не) зажигай меня - Марианна Красовская

— Вы обязательно помиритесь, — успокаивала меня подруга. — Просто надо подождать немного. Он ведь тебя любит, Ви. Не может не любить — зря, что ли воровал?

— Не зря, — закрывала лицо руками я. — Он своё получил, я ему теперь неинтересна!

— Не выдумывай! — сердилась Людмила. — Нельзя так говорить! Он не из таких! Посмотри, ведь твой муж не гонит тебя прочь!

— Он просто сам сбежал, — утирала я слезы. — Видеть меня не хочет!

— Я не знаю, что ты ему сказала, — качала головой девушка. — Но, зная твой язык, уверена, что что-то очень плохое. Поэтому или прощенья проси, или жди, когда успокоится.

Я бы, наверное, и попросила прощения, только мне казалось, что Аяз со мной и разговаривать не будет. Да и гордость не позволяла — я и извиняться? Перед кем? Перед этой собакой степной? Как будто я так уж и виновата: он украл, он соблазнил… Ну хорошо, я соблазнила. Но я ведь совершенно неопытная, а он мог бы и предпринять какие-то меры. Должны же быть какие-то способы, правда?

Разум мне подсказывал, что самый верный способ не иметь детей — это не заниматься… этим самым, в общем. А потом я вспомнила, как мама рассказывала про специальные отвары. И ведь она говорила, что это женское дело — предохраняться от беременности. Что женщина имеет право выбирать, когда ей становиться матерью. А я… да я вообще об этом не думала. Мне даже в голову ни разу не пришло, что может так вот получиться. Правду я сказала Аязу — я сама еще едва ли не ребенок. Даже поцелуи и всё последующее было для меня игрой.

Аяз совсем ненамного меня старше: ему в конце весны исполнилось двадцать. Мы ровесники. Вот только он куда взрослее меня по поведению. Степняк хотя бы знает, чего хочет от жизни. У него и образование есть, и, как выяснилось, неплохой магический дар. Он проживет без меня. А я — глупая и безответственная принцесса, которая о себе-то позаботиться не смогла, что уж говорить о ребенке? Какая из меня мать? Ведь выходит-то, что я кругом виновата, и от этого я только злилась — на себя, на него, на весь мир. Никогда я не ощущала себя так тошно; впрочем, и никогда не была наказана за свою глупость так сурово. Родители всегда меня прощали, что бы я ни творила. Я просто не могла представить, что нужно переломить себя и поговорить. Мне казалось, что первый шаг должен делать он — как мужчина, как муж, как тот, кто вообще всё это затеял, а он не собирался даже со мной разговаривать, не хотел меня видеть, и я вскидывала голову, не желая унижаться.

В один из дней Аяз вдруг пришел ко мне и спокойным голосом велел собрать вещи.

— Ты выгоняешь меня? — дрожащими губами спросила я.

— Не говори ерунды, — холодно ответил он. — Ты беременна, если не забыла. Я не имею права тебя выгнать. В Степи все дети принадлежат отцу. Просто сделай милость, собери все свои вещи! У тебя есть примерно час. Если тебе ничего не нужно — скажи сразу.

От его тона, от взгляда, который он прятал от меня, будто не желая смотреть в мою сторону, я задыхалась. Мне хотелось закричать, затопать ногами, схватить его за ворот рубашки и встряхнуть — только бы он заметил меня! Пусть даже ругается, только не будет безразличным! Но я побоялась сделать еще хуже — и без того я натворила лишнего. Может быть, если я буду покорной и кроткой, Аяз меня простит? Я сложила всю одежду и украшения в сундук, туда же уложила свои специи и кофе. Сверху торжественно взгромоздила сковороду: вот и все мои пожитки.

Степняк при виде сундука покачал головой, заставив меня переложить всё в мешок, который можно нагрузить на лошадь. Вот раньше он не мог об этом сказать? Прикусив язык, чтобы не начать ругаться, я молча сделала, как он сказал. Так же молча он усадил меня на лошадь — не перед собой, а на другую.

— Может быть, взять еды? — робко подала я голос.

— Не нужно, тут недалеко, — буркнул Аяз.

Это немного успокаивало. Как ни странно, наше понятие о расстояниях было очень схоже. В Предгорьях недалеко — это до ближайшей деревни, а до нее вообще-то почти день езды. Если смотреть по карте — то совсем рядом. Но в горах пути прямыми не бывают — то вверх, то вниз, а то и обвал расчищать. В Степи же просто большие расстояния, особенно, если ехать достаточно медленно. Спустя полчаса мы выехали на тракт. Вот как! Здесь есть дороги! Причем дороги неплохие, широкие и ровные, с канавами по бокам, в некоторых местах даже мощеные камнем, что уж совсем невероятно для чистого поля!

Я раньше думала, что здесь не так уж и много народу. Хумар-дан, конечно, огромный праздник, но и там степняков было, пожалуй, не больше, чем на столичной ярмарке. Отчего-то мне казалось, что я уже видела едва ли не всё население Степи. Теперь я убедилась, что это заблуждение. Везде здесь следы человека: пасутся большие стада овец, коней и буйволов, несколько раз мы проезжали мимо других станов, не таких больших, как ханский — десять, может быть, двадцать шатров. И чем дальше мы ехали, тем оживлённее становилось вокруг. То и дело попадались едущие по своим делам мужчины, верхом или на цветных кибитках; встречались пастухи, гонящие стадо, телеги с сеном, повозки, наполненные овощами. Один раз нам навстречу промчался целый отряд молодых мужчин, причем были они все одеты одинаково: в серые с кожаными полосами безрукавки, такие же штаны и высокие сапоги. На головах у них треугольные шляпы, за спиной лук со стрелами, на бедре я успела разглядеть кривые сабли. Да это ж регулярные войска! Вот тебе и дикая степь!

— Это кто был? — спросила я у Аяза, когда немного улеглась пыль.

— Судя по шляпам, отряд сусликов, — серьезно ответил степняк. — Суслики — очень страшные звери. Они быстрые, злые и копают норы так, что лошади потом ноги ломают.

Я посмотрела на мужа растерянно — шутит он или всерьез?

— И много здесь таких… сусликов?

— А тебе зачем? Меньше знаешь, меньше расскажешь славцам.

Я закусила губу обиженно: не хочешь, не говори. Мне и не интересно вовсе, так, из вежливости спросила.

Чем дольше мы ехали по дороге, тем активнее становилось движение. Мне даже казалась, что я не в Степи, а в Славии и приближаюсь к большому городу. Единственное, что меня смущало: женщин вокруг почти не было, только мужчины разных возрастов. И с многими из них были дети. У кого-то и вовсе совсем еще малыши, лет трех-четырех.

— А где их матери? — растеряно спросила я у Аяза, нарушая безмолвие. — Их что, выгнали?

Степняк от такого вопроса вздрогнул и отвел глаза:

— В Степи отцы отвечают за сыновей, — пояснил он. — Когда мальчик достаточно взрослый, чтобы не нуждаться в матери, отец берет его с собой и учит всему, чему нужно. Меня так же отец везде с собой таскал. Он меня учил и на лошади верхом ездить, и из лука стрелять…

— А если девочка будет? — растерянно спросила я, думая о своем. — Тебе девочка не нужна, да?

— Во-первых, в нашем роду всегда первыми рождаются сыновья, — холодно и строго сказал Аяз. — Во-вторых, мне без разницы, кто.

Я закусила губу, не понимая, отчего он снова злится. В Степи ведь мужчины и в самом деле не интересуются дочками. Да и вообще с детьми я видела только женщин. Впрочем, ничего удивительного. Многие и в Галлии с детьми не возятся. В знатных семьях их часто отдают нянькам. А у Стефы и вовсе матери словно и не было, она сама по себе росла, словно травка вдоль забора. Дядюшка Кирьян, когда дома бывал, конечно, с ней занимался, но он всё больше в разъездах и делах государственных. Мне с родителями повезло, они меня обожали. Хотелось бы, чтобы и мой ребенок рос в любви и заботе!