Cудьба - Мун Чжэин

Обычно чем выше твоя профессиональная ответственность, тем меньше у тебя работы как таковой, но в Голубом доме наоборот: чем выше твоя должность в иерархии «рядовой сотрудник – старший чиновник – секретарь – старший секретарь», тем больше у тебя работы. В первый год работы я потерял десять зубов. И не только я, но и еще несколько человек из Управления по гражданским делам, включая секретарей Ли Хочхоля и Ян Ынсика, лишились нескольких зубов. Забавно, но случайно так получилось, что, начиная с меня, чем выше звание, тем больше зубов человек потерял. Мы смеялись, что это верный признак взаимосвязи количества зубов с количеством работы.

В самом начале работы правительства случилось очень болезненное событие, вызвавшее серьезные трудности. Это был вопрос специальной проверки перевода денежных средств в Северную Корею (аудит транша)* в целях осуществления межкорейского саммита. Эта проблема возникла еще в период функционирования Президентского переходного комитета. Причиной послужило разглашение некоторыми причастными представителями корпорации «Хёндэ» информации, которая стала большой проблемой. Они доложили, что во время межкорейского саммита 15 июня 2000 года* был произведен очень крупный перевод денежных средств, и бремя выплаты легло на плечи «Хёндэ». Жалоба состояла в следующем: якобы договоренность заключалась в том, что сначала «Хёндэ» заплатит, а правительство позже компенсирует потраченную сумму через бизнес-каналы, но в итоге компенсации не последовало. В конце концов была даже названа конкретная сумма, и подозрения настолько распространились, что трудно было отрицать передачу денег. Пока прокуратура медлила, партия «Ханнара» инициировала специальную проверку. Это произошло на следующий день после инаугурации. Так как дело касалось юридической сферы, то компетентным органом стало Управление по гражданским делам администрации президента.

Первая возможность, которую мы рассматривали, заключалась в том, чтобы не проводить расследование, а продолжать идти дальше. Даже если факт денежного перевода в Северную Корею и нарушал действующее законодательство, не было никаких сомнений в том, что это было сделано в качестве особой меры для урегулирования межкорейских отношений. Кроме того, вследствие этого удалось провести первый в истории межкорейский саммит и составить историческую Совместную декларацию Республики Корея и КНДР от 15 июня. Если смотреть шире, то все это можно было признать правильным и справедливым шагом.

По решению президента Но я рассмотрел возможность наложения вето* на процесс специальной проверки и выпуска специального указа президента о запрещении расследования в прокуратуре. Конечно, о трудном положении необходимо было сообщить гражданам посредством пресс-конференции с журналистами. Единственной причиной и единственным оправданием для наложения вето было утверждение «прерогативы суверенной власти»* президента Ким Дэчжуна в целях содействия великой перемене в межкорейских отношениях. Конечно, концепция «прерогативы суверенной власти», которая не может быть предметом судебного спора – это теория устаревшего закона авторитаризма, которая в современных юридических кругах не признается. Отстаивание правительством, которое позиционирует себя как демократическое и реформаторское, теории акта «прерогативы суверенной власти» было само по себе огромным бременем. Это было, мягко говоря, притянуто за уши, но другого пути не было.

Конечно, мне не добавлял оптимизма тот факт, что в случае прорыва оппозиционного фронта на меня падет бремя завершения всего дела. Прежде всего, партия «Ханнара» приложит все усилия для того, чтобы довести до конца дело со специальной проверкой, включая право повторного обсуждения в Национальном собрании*, и политическая ситуация будет настолько парализована, что правительство с самого начала своей деятельности будет лишено возможности заниматься другими делами. В случае если мы продолжим терпеть, есть вероятность, что все это станет больше, чем просто незаконным денежным переводом, и отразится на гражданах, как будто что-то было сделано умышленно со злыми намерениями. Что касается прокурорского расследования, то даже если полномочное разбирательство будет приостановлено посредством президентского указа, способов помешать расследованию, которое начнется в случае подачи исков или обвинений причастных лиц или представителей партии «Ханнара», не было.

Тем не менее президент Но Мухён решил поступить именно так. Однако было всего лишь одно условие на случай, если бы он решил отстаивать «прерогативу суверенной власти». Необходимо было признать тот факт, что все было сделано по указанию президента Ким Дэчжуна, или по крайней мере он заранее был оповещен и согласился на указанные действия либо допустил их. Только в таком случае можно было настаивать на «прерогативе суверенной власти» в соответствии с решением президента.

До этого момента со стороны Ким Дэчжуна все объяснялось тем, что он ничего не знал заранее. Президент Но Мухён приказал главе администрации Мун Хисану передать его соображения представителям президента Ким Дэчжуна. Однако через некоторое время Ким Дэчжун повторил на пресс-конференции, что ничего не знал заранее. В действительности я не знаю, почему он так сказал: потому, что на самом деле ничего не знал, или же потому, что его соратники беспокоились, не повредит ли это происшествие репутации президента. Мы рассудили, что даже если Ким Дэчжун скажет, что он лично приказал сделать это или же дал свое разрешение на такие действия, то это не причинит ему никакого вреда. И даже наоборот, мы думали, что это еще больше подчеркнет и представит в выгодном свете его политическую силу и решительность. Как бы там ни было, после заключительной пресс-конференции президента Ким Дэчжуна пропала всякая возможность настаивать на акте «суверенной власти» по решению президента. Очень жаль.

Единственное, что теперь оставалось, – это выбор между расследованием специальной комиссией или расследованием в прокуратуре. Со стороны Тонгё-дон* поступила просьба о наложении вето на законопроект о создании специальной комиссии. Если бы мы действовали в соответствии с данным требованием, то можно было сразу же избежать обвинений в обманутом политическом доверии. Однако если бы началось расследование в прокуратуре, не было бы никакой гарантии, что можно будет контролировать этот процесс. Расследование должно было ограничиться выяснением обстоятельств процедурного правонарушения, связанного с переводом денег в Северную Корею, но такой гарантии не было. Мы беспокоились о том, что если прокуратура будет расследовать, на какой счет был сделан перевод и как с того счета деньги утекли на Север, то все это подорвет основу межкорейских отношений. Кроме того, в случае если они будут выяснять, как был сформирован этот капитал, то вероятность того, что в ходе расследования будет организована также проверка «смазочных фондов» компании и финансовых махинаций*, была очень высока. В случае если прокуратура раскроет счета всех причастных к делу, также нельзя было отрицать вероятность того, что фокус внимания расследования перейдет на какие-то политические фонды, о существовании которых мы даже не знали, или личные неправомерные поступки. Такие вещи было невозможно контролировать. И даже если представить, что каким-то образом контроль можно было установить, то нельзя было спрогнозировать, когда все это рванет, если в руках прокурора окажутся такие данные.