Германский Генеральный штаб. История и структура. 1657-1945 - Вальтер Гёрлиц

Людендорф, поверженный титан, узнал о новостях, находясь в скромном пансионе в Берлине. Он не испытал удивления и почувствовал не печаль, а ярость. Будучи человеком крайне самонадеянным и неспособным к трезвой самооценке, Людендорф, презрев цивилизованные традиции своего времени, стал размышлять о тайной власти евреев, масонов и иезуитов. Его интерес к мистике и всему связанному с ней стал просто патологическим. Он начал писать мемуары, поскольку истинный немец, по его мнению, извлекает уроки из событий прошлого. С присущей ему наглостью Людендорф заявил, что революционеры очень сглупили, позволив ему остаться в живых. Когда подозрительные личности начали слоняться у его дома в Берлине, он предпочел укрыться у одного из шведских друзей.

Незадолго до отъезда Людендорфа посетил английский генерал сэр Малькольм. Людендорф стал осыпать оскорблениями правительство и народ, которые, как он считал, покинули его в беде. Он заявил, что немцы больше не достойны своих воинственных предков. «Вы стараетесь убедить меня, генерал, что вам нанесли предательский удар?» – поинтересовался Малькольм. Людендорф пришел в восторг от подобной постановки вопроса. «Вот именно! – вскричал он. – Они нанесли мне предательский удар. Вот именно, предательский удар!»

I

Когда 11 ноября в 11 часов утра неожиданно на всех фронтах смолкли пушки, в Германии насчитывалось четыре действующих властных центра. Во-первых, прусский Генеральный штаб, воплощенный в Верховном командовании. Затем огромная, но постепенно распадающаяся армия. Солдаты практически повсеместно подняли красные флаги, отменили привилегированное положение, на котором находился офицерский корпус, и создали солдатские советы. Совет народных уполномоченных под руководством Эберта и Шейдемана объединил умеренных и демократов. И наконец, были убежденные революционеры. К ним относились независимые социал-демократы, различные коммунистические группы и матросы. При этом огромная масса немцев оставалась пассивной и беспомощной. Дворяне, предчувствуя недоброе, засели в своих поместьях; перед их глазами вставали яркие картины раздела помещичьих земель в России.

На общем фоне Генеральный штаб выступал как фактор решающего значения для всех сил, которые так или иначе стремились к порядку. Генштабистов по-прежнему объединяли личные пристрастия, сходный образовательный уровень и привычка к дисциплине. Кроме того, несмотря на обвинения в адрес штаба, что он является центром «прусского милитаризма» и воспитывает поджигателей войны, Генеральный штаб, как и прежде, окружала аура прямо-таки мистического уважения, и для этого, надо сказать, были основания. Продолжалась последняя битва, фронт все еще не был прорван, по крайней мере в Бельгии и Восточной Франции, войска еще находились в Польше, на Украине и в странах Балтии. Это политические деятели подписывали условия капитуляции, это канцлер и его приспешники поспешно объявили о сложении полномочий Верховным главнокомандующим. Генеральный штаб не имел с этим ничего общего. Его авторитет оставался незыблемым. Гинденбург по-прежнему оставался на посту начальника Генерального штаба. Первостепенное значение этого факта признавалось даже такими либеральными политиками, как Штресеман.

Довольно скоро даже народные депутаты поняли, что без Генерального штаба не обойтись. Влияние на народные массы стало ускользать из рук, и «народные избранники» нуждались в эффективном властном инструменте, чтобы направить революцию на путь умеренных реформ. Кроме того, соответствующий военный аппарат требовался для выполнения требований союзников по освобождению оккупированных территорий и проведению быстрой демобилизации.

Поскольку ситуация, связанная с перемирием, была предсказуема, с одобрения Гинденбурга опытные Гронер и Шлейхер в начале ноября приступили к составлению планов. Армию следовало отвести за Рейн, где должна была быть создана укрепленная оборонительная полоса. Требовалось восстановить порядок и воинскую дисциплину. Надежные войска необходимо было отправить в большие города, и в первую очередь в Берлин. И наконец, следовало направить мощные армии на восток с целью удержания территорий на Украине, в Польше и Балтийском регионе и создания защитного барьера от большевизма. Но жизнь внесла свои коррективы. Согласно условиям перемирия все оккупированные территории подлежали освобождению, а армия должна была быть демобилизована в кратчайшие сроки.

А тем временем возникли новые проблемы. Марионеточные режимы гетмана Скоропадского и грузинских меньшевиков потерпели крах. На Украине немецкие солдаты заражались большевистской пропагандой. В Венгрии сформировалось «красное» правительство. Чехи и поляки провозгласили независимость. По этому пути устремились Литва, Латвия и Эстония. Население оккупированных территорий восставало против германской власти. Начались беспорядки в Восточной Пруссии и Верхней Силезии. На востоке для Германии складывалось угрожающее положение.

II

Дома дела обстояли не лучше. В армии было создано порядка десяти тысяч солдатских советов. В конце ноября на свет появился Центральный солдатский совет, что-то вроде армейского парламента. Беспрецедентный случай в истории германской армии! Солдаты требовали немедленной демобилизации, устранения всех ранговых различий и права выбирать собственных командиров.

Теперь встал вопрос, кто будет отвечать за положение дел, солдатский совет или Генеральный штаб. Армия не меньше, чем Совет народных уполномоченных, была заинтересована в восстановлении порядка. К этому же стремились и союзники. Для социал-демократической республики, которую старались создать известные личности, придерживавшиеся умеренных взглядов, четко организованная демобилизация была делом жизни и смерти. В том самом Берлине, который Шейдеман в бурные ноябрьские дни называл не иначе как сумасшедшим домом, удалось отстоять необходимость наведения порядка, а для этого Генеральный штаб был просто необходим.

По мнению Генерального штаба, народные представители навлекли на себя позор подписанием условий перемирия. Но наиболее трезвые генштабисты прекрасно понимали, что Германия уже не в состоянии вести войну на нескольких фронтах. Они считали, что поражение относится скорее к политико-экономической, а не к военной сфере. Для таких людей подписание перемирия было не просто преступным фактом. Существовало нечто, что сблизило существующие партии и Гинденбурга, Гронера и Шлейхера. Призрак большевизма. Итак, возник странный альянс Генерального штаба с народными представителями, который охранял зарождающуюся германскую республику. Уже вечером 9 ноября Эберт, получивший портфели министра внутренних дел и военного министра во временном правительстве, позвонил Верховному командованию узнать, может ли он рассчитывать на поддержку в борьбе с большевизмом. Шлейхер дал утвердительный ответ, хотя ни одна из сторон не чувствовала себя комфортно, заключая подобное соглашение. Стороны с некоторой подозрительностью относились друг к другу.

Во время заключения этих договоренностей Гинденбург оставался слегка на заднем плане. Роль представителей Генерального штаба играли Гронер и Шлейхер. Гронер относился к числу сторонников буржуазной демократии, в то время как Шлейхер с недоверием рассматривал возможность существования армии в новом обличье. Руководитель первого генерал-квартирмейстерского департамента стал теперь своего рода политическим начальником штаба и преисполнился сознанием собственной значимости.