Рогал Дорн. Крестоносец Императора - Гэв Торп

Возможно, пока мы беседуем, Лев уже поднимает тост за Хоруса и Фулгрима, поздравляя их с триумфом на руинах какой-нибудь системы Незримых. Есть вероятность, что я ошибся, что моё стремление ринуться прямо в сердце Окклюды Ноктис родилось либо из гордости, либо из упрямства, либо из духа противоречия. Лев прогневал меня, и, может, это повлияло на мои рассуждения — я захотел доказать его неправоту. Сейчас некоторые генералы и адмиралы среди наших союзников утверждают, что мы должны ухватиться за созданную нами возможность, чтобы вырваться из этих омрачённых систем и соединиться с каким-нибудь из других легионов.

Гидореас собирался сказать что-то в защиту своего генного отца, но тот остановил воина, подняв руку и слегка покачав головой.

— Командир моих хускарлов, я знаю, что ты готов постоять за мою честь, не щадя себя, — так же, как и магистр Эол, — но ты не должен оборонять её от моих же сомнений. Осознание возможности личной неудачи — это не слабость и не паранойя. Кроме того, есть и иной довод в пользу возвращения: сведения, полученные нами здесь, могут принести пользу моим братьям, если они попадут в схожую ситуацию. — Немного расслабившись, Дорн отвернулся и вновь начал следить за рунами, которые расползались по карте звёздной системы. — Меня беспокоит иная проблема, более серьёзная, чем потенциально напрасная трата сил и потеря репутации. Я не уверен, чего пытается достичь Континуум Капыкулу.

— Защитить свои миры от нас, мой господин.

Гидореас ощутил себя неуютно, указывая своему повелителю на нечто столь очевидное. Возможно, воин слишком примитивно мыслил?

— Такова их цель, их желание, но как они адаптируют свою стратегию? Война — это манёвры и логистика, а не только болтеры и щиты. Они перемещаются не так, как мы, иначе воспринимают пустоту и промежуточные измерения. Мы пытались чему-то у них научиться, но в плен попали немногие, да и те ничего нам не сообщают.

Гидореас вспомнил, что во множестве речей и бесед Рогал Дорн говорил то же самое, только более подробно и красноречиво.

— А разве нам не полагается прежде всего думать о собственных намерениях?

Примарх улыбнулся, но без особого веселья, как происходило уже довольно давно.

— Верно, и именно раздумья на эту тему приводят меня в тупик. Опять же, мне нужно разобраться, чем вызвана моя настойчивость в попытках найти Незримых — стремлением выполнить задачу или же высокомерием.

— Высокомерием? Отринув всё, чего уже удалось добиться, мы бы ничего не достигли — только поглумились бы над многими тысячами погибших с обеих сторон. Вы сами сказали, что сейчас не время сдаваться.

— Я не стану отказываться от нашего дела, но мы не можем допустить, чтобы цепь предыдущих событий сковала нас и утащила к заранее определённому будущему. Заблуждается тот, кто думает, будто огромные траты на что-либо сами по себе придают этому ценность. — Вздохнув, примарх наклонил голову и окинул стратегиум рассеянным взглядом. — Я знаю, что после событий в «Ночном замке» вокруг царит оптимизм, но за более долгий промежуток времени мы немногое узнали и мало чего добились. Что мы потеряем, если отступим и заново осмыслим доступные варианты?

На сей раз Гидореас не нашёл, что сказать. Казалось невероятным, что его примарх допустил оплошности, на которые намекал, но в то же время воин не мог с уверенностью заявить, что в ходе кампании они уже достигли какой-то убедительной победы.

— Сочту твоё безмолвие за ответ.

Сигизмунд наслаждался безмолвием внутри Храма на борту «Фаланги». Он радовался, что не попал в число защитников сакрального места, направленных в какую-то из других боевых групп. Хотя каждый воин братии нёс свой долг внутри себя, и порой ради обороны Храма надлежало сражаться с врагами где-то очень далеко от него, но иониец ощущал наибольшее умиротворение, когда проводил одиночные тренировки в этих стенах.

Клинок рассекал воздух, как серебристое пятно, выписывая фигуры, уже вычерченные в мыслях Сигизмунда. Он ценил уединение, даруемое подобными упражнениями, однако сожалел, что не сталкивается с трудностями. Всё сводилось к познанию собственной формы — ударам по неприятелям, воображаемым на основе личного боевого опыта, парированию и блокированию выпадов, направленных его же воображением. Полезное дело, поскольку Сигизмунд лучше всех понимал свои слабости и то, как воспользоваться ими, но в конечном счёте такая подготовка лишь имитировала настоящие схватки, которые зиждились на звоне металла о металл и противостоянии разумов.

Храмовник остановился, услышав знакомые звуки шагов Аппия, который вошёл в дверь позади него.

— Не против? — спросил наставник фехтования.

Обернувшись, Сигизмунд молча кивнул.

Они устроили поединок; Аппий взял в одну руку обоюдоострый меч и надел на другую латную перчатку с баклером[22]. Уже размявшийся Сигизмунд мощно насел на оппонента, однако не сумел навязать тому уязвимую позицию. Аппий стремился подобраться ближе, чтобы применить тяжёлую перчатку уже в нападении, а не в защите, но иониец ему не позволял.

— Выглядишь раздражённым, — заметил наставник. Он отбил лезвием клинка выпад Сигизмунда так, что воздух задрожал от лязга. — И тебе недостаёт агрессии.

— Ночной крестовый поход опять застопорился, — сказал иониец.

Поменяв стойку, он попробовал достать соперника парой размашистых атак понизу. Аппий, в свою очередь, блокировал их или уклонился.

— Скучаешь?

— Нет.

Сигизмунд понимал, что наставник пытается отвлечь его вопросами, застать врасплох или спутать мысли.

— Такое было бы объяснимо.

Внезапно перейдя в контратаку, Аппий отвёл меч противника в сторону и наотмашь ударил тяжёлой перчаткой. Его кулак пролетел в миллиметре от челюсти Храмовника, успевшего отдёрнуть голову.

— Я раздосадован отсутствием прогресса.

— Понятно, — ответил наставник. Перехватив свой двуручный меч за клинок, он принялся орудовать им, словно дубинкой, и вынудил Сигизмунда отступить на пару шагов. — Стоять!

Храмовник прервал на полпути выпад, направленный точно в живот Аппия.

— Я одолел тебя, — заметил Сигизмунд.

Будто не услышав его, наставник вышел из гаревого круга. Он повесил оружие на стойку, взял полотенце и вытер толстый слой вязкого пота, от которого лоснились напряжённые мышцы.

— Атакуй