Африканский штрафбат - Антон Кротков

Пока коллеги «Напалмового Джека» по экипажу надрывали животы от хохота, командир вертолёта оставался невозмутим. Его личное отношение к описанному им случаю, произошедшему с техником-ирландцем, скрывали непроницаемые светофильтры на глазах. Но, скорее всего он, как и большинство профессиональных солдат, тоже обладал нужной толстокожестью, чтобы оставаться равнодушным к чужим страданиям и гибели коллег, которые неизбежны на любой войне. Иначе после первой же командировки угодишь в дурдом, или подсядешь на иглу.

Впрочем, возможно также, что ему просто не хотелось выглядеть в глазах собеседника циничным придурком. С некоторых пор в тесном мирке их африканской колонии не часто появлялись новые лица, с которыми интересно было поговорить, ибо с сослуживцами всё темы давно были перетёрты не одну сотню раз.

«Напалмовый Джек» охотно отвечал на вопросы новичка относительно здешних условий службы:

– Раньше было легче, сэр: работали в вахтовом режиме: две недели воюешь – две на курорте расслабляешься. Но в последнее время дела стали совсем плохи. Мятежники набрали силу и обложили нас со всех сторон. С трудом отбиваемся. Арройя запретил все отпуска. Платить тоже стали нерегулярно, но разорвать контракт опасно. Тех, кто попробовал требовать расчёт до истечения контракта, объявили дезертирами и расстреляли. Некоторых отправили на разделочный стол кухни на вилле Бабу-Шау… У местного правителя специфические кулинарные предпочтения… Воюем, как штрафники… Так что, сэр, добро пожаловать в ад! Да вот, полюбуйтесь!

«Напалмовый Джек» указал Нефёдову на проезжающий в этот момент мимо бомбардировщик «Митчелл». Судя по всему, этот В-25 только что вернулся с боевого задания. Из шин его шасси торчало несколько стрел.

Вертолётчик со знанием дела предположил, что бомбардировщик обстреляли из окрестного леса, когда самолёт уже шёл на посадку.

– Мы их неуправляемыми ракетами и напалмом, а они нас отравленными стрелами два с половиной фута длиной. Скажите: оружием каменного века нельзя победить современные самолёты и артиллерийские установки? Не уверен! И любой, кто повоюет с моё с туземцами, тоже засомневается. У их стрелков стальные мускулы и дальнобойные композитные луки из склеенных частей буйволиного рога и особых пород дерева. Они не бросаются на нас в самоубийственный банзай-атаки, а действуют наверняка из засад, будучи прирождёнными охотниками. Я своими глазами видел правого пилота точно такого же «Митчелла», которому во время глубокого виража над джунглями пробившая стекло форточки стрела вошла в шею в районе сонной артерии и вышла слева под подбородком. Поэтому я не слишком удивлюсь, если через пару-тройку месяцев мне прикажут эвакуировать наших парней через границу.

Оказалось, что описанный «Напалмовым Джеком» недавний случай произвёл сильное впечатление на всех членов экипажа, как и другая история, которая приключилась с парнем, работавшим по контракту лаборантом-химиком на складе ГСМ[40]. Вопреки инструкциям по безопасности, соскучившийся по чистой бескорыстной любви контрактник сбежал на свидание к какой-то местной девушке. Его труп нашли на следующий день – всего в тридцати шагах от КПП – утыканный сотнями отравленных дротиков, отчего бедняга напоминал дикобраза.

От всех этих жутковатых историй с сильным экзотическим привкусом веяло Жуль-Верном и другими классиками юношеской приключенческой литературы. Тем не менее Борис быстро проникся серьёзностью ситуации. Как человек военный, он буквально на ходу учился правилам выживания в пока малознакомых условиях новой войны.

Наконец подъехал микроавтобус. Его водитель подал машину почти вплотную вертолёту. Лётчики, а за ними и Нефёдов перебежкой преодолели несколько метров открытого пространства…

В здании штаба дежурный офицер сообщил Нефёдову, что командующий ВВС господин Азам знает о его прилёте, но в данный момент он занят – проводит предполётный инструктаж.

– Мой заместитель пока проводит вас в столовую, – вежливо сообщил Нефёдову дежурный.

«Так значит, на этот раз Азам», – размышлял Борис о старом знакомом, которого не видел много лет. Не смотря на реальность происходящего, Борису ещё не до конца верилось, что через какие-то полчаса он действительно увидит того, кто так или иначе много лет оказывал сильное влияние на его судьбу.

Этот человек вызывал в Нефёдове противоречивые чувства. Если бы кто-нибудь спросил сейчас Бориса, кого именно он ждёт, старый лётчик не смог бы сразу ответить. А действительно кого? Улыбчивого пилота «Русско-германского общества воздушных сообщений „Дерулюфт“», прилетавшего дважды в неделю в середине двадцатых годов на своём «Юнкерсе-13» под названием «Дружба» из Берлина в Москву, которого многочисленные русские приятели по-свойски звали Максимом? Или заботливо пекущегося о своих курсантах инструктора липецкой школы ВВС Рабоче-крестьянской Красной Армии – своего друга и учителя?

А может быть Борис надеялся, наконец-то, встретиться с матёрым гитлеровским экспертом из Легиона «Кондор», мастерски сжигавшим на своём «Мессершмитте» с персональной эмблемой в виде чёрного рыцаря на борту республиканские «ишачки» в небе Барселоны и Мадрида?

А ведь был ещё гауптман Макс Хан – холодный прагматичный аристократ, который осенью 1941 года водил в качестве лидера по хорошо знакомому ему маршруту к Москве другие «Юнкерсы» – с бомбами вместо друзей по Коминтерну.

Их двоих действительно связывало многое – дружба, уважение, и вместе с тем взаимная ненависть разделённых линией фронта противников. Хан был повинен в гибели, как минимум, двух товарищей Бориса по штрафной эскадрилье. И в 1944 году в Польше «Анархист» едва не покарал его за это. Однако, прошло восемь лет, и в Корее уже Хан спас своего бывшего ученика из плена. За это Нефёдов отплатил бывшему «заклятому другу» таким же добром.

Теперь Нефёдов снова пришёл просить Хана об услуге.

В ожидании старого знакомого Борис исподволь приглядывался к посетителям столовой. Большинство ландскнехтов[41]являлись людьми зрелыми. Многим было далеко за сорок. Кое в ком фронтовик интуитивно угадал бывших противников из Люфтваффе. Хотя, по логике вещей, на смену старшему поколению профи должны были уже прийти «молодые волки». Но те, кому ещё не перевалило за тридцать, были здесь в явном меньшинстве.

С одной стороны увиденное им противоречило здравому смыслу, ведь, как известно, профессия военного лётчика – удел молодых. Именно в двадцатилетнем возрасте мужчина достигает пика своих возможностей, то есть, обладает наилучшей реакцией, силой, выносливостью, чем когда-либо ещё в своей жизни. Если же принять во внимание, что по своим психофизиологическим и интеллектуальным качествам в военные лётчики годятся всего 3–5 % процентов от всей мужской популяции, то здесь должны были по праву находиться недавние выпускники лётных училищ – обладатели лучших мужских генов на свете. Но вместо этого Борис наблюдал вокруг себя лысеющих ветеранов, у некоторых из которых над пряжкой ремня даже нависало бюргерское брюшко. На первый взгляд это казалось абсурдом.