Молот ведьм - Яцек Пекара

– Мне очень жаль, Мордимер, но тебе придется доложиться ему и спросить про распоряжения…

– Доложиться? – повторил я с нажимом. – Мне? Лицензированному инквизитору Его Преосвященства епископа Хез-хезрона следует докладываться какому-то паршивому попику? Я тебя правильно расслышал?

– Мне жаль, – опустил он взгляд. – Ну а пока я покажу тебе комнату. – Он глянул на близнецов и Курноса. – Для твоих людей тоже найду какой-нибудь угол.

Мы вели коней, с каждым шагом по щиколотки погружаясь в густую, хлюпающую под ногами грязь. В Виттингене не было канализации, нечистоты выплескивали прямо на улицы, отчего вокруг стоял смрад, терзавший мое обоняние. И крайне раздражающим оставалось то, что, кроме меня, никто, казалось, не обращал на это внимания.

Я отскочил, когда из-за поворота вылетел всадник, обдал нас фонтаном грязи, едва не затоптал двух торговцев и исчез в конце улицы. Я отер лицо.

– Меч Господень… Почти начинаю тосковать по ночлегу в лесу.

Наконец мы добрались до притаившейся за церковью корчмы. Был это одноэтажный, но обширный дом из красного кирпича, крытый слегка позеленевшей медной жестью. На вывеске корчмы был нарисован огромный медведь, несший в лапах светловолосую женщину. Надпись гласила: «Под Госпожой и Медведем». Я усмехнулся.

К нам тотчас подбежали двое пареньков-конюших, и я велел Курносу идти с ними: проследить, чтобы животные были пристроены, получили свежую воду, овес, и чтобы их хорошенько почистили. Я знал: под его взглядом конюшие станут трудиться так, будто заняты собственными лошадьми. Ибо не много я встречал людей, которым хотелось вызвать гнев или просто недовольство Курноса.

Несколькими молитвами позже[23] мы с Андреасом уже сидели в небольшом алькове, укрытом за бурой портьерой. Мы строго-настрого велели корчмарю следить, чтобы никто не мешал нашей беседе. А поскольку Кеппель был в служебном одеянии, мы знали, что хозяин корчмы будет охранять наш альков строже, чем спальню жены. В конце концов, в Виттингене сейчас было опасно огорчать инквизиторов.

Обедать мы оба не желали, так что на столе перед нами оказались несколько бутылок вина и огромная миска с фруктами, вафлями да пряниками. Прежде чем разлить вино по кубкам, я внимательно осмотрел посуду и отскреб прилипшие к стенке останки таракана. Вздохнул и щелчком отправил их на пол, после чего наполнил кубки. Чокнулись.

– За что выпьем? – спросил Андреас.

– За солидарность, – ответил я серьезно.

– О, да. За солидарность.

Выпили до дна. Я, правда, предпочитаю более выдержанные вина, но и у этого был милейший привкус корений. Я взял из миски пряник в форме священника с епископским посохом и откусил ему голову. Андреас рассмеялся.

– Биарритц, – сказал я с набитым ртом. – Если желаешь отведать самых лучших пряников, следует ехать в Биарритц. Эти, местные, им и в закваску не годятся.

Он задумался:

– Слыхивал я о некоем следствии в Биарритце. Погоди-погоди, не было ли у тебя чего-то…

– Было, было, – оборвал его я. – Только вот все рассосалось. Троих сожгли, несколько десятков допросили, нескольких лишили имущества, чуть-чуть церковных покаяний, пара недель прощеных месс и процессий, – пожал я плечами. – Ничего особенного. Но колдунья была настоящей.

– Зато здесь – что-то особенное, – теперь Андреас наполнил наши кубки. – И обещает стать еще более интересным. Вообще же, – он перешел на шепот, – если найдешь в Виттингене колдунью, неделю будешь столоваться за мой счет в лучшем трактире.

– Начни сначала, прошу.

– Ладно. – Он потер пальцем кончик носа. – Но давай сперва выпьем, – поднял кубок. – За что на этот раз?

– За справедливость?

– Прекрасный тост, – поддержал Андреас, и мы ударили кубками.

Выпили до дна, и Кеппель сразу же наполнил кубки до краев.

– Ого, волшебная чаша, – пошутил я. – Наполняется раньше, чем успеваю об этом подумать.

– Монашки, – постучал он костяшками о стол. – Думаю: начать с той мещанки или с монашек?.. Ну, давай с монашек. Ладно. Значит, дело было так. В монастырь ипполитанок[24] хаживал этакий попик-исповедник. Ну и, как положено попику-исповеднику, трахал нескольких славных сестриц.

– День за днем, – пробормотал я.

– Верно. Но одна из девочек пожаловалась аббатисе, та – настоятелю исповедника, и все в конце концов дошло до местного епископа…

– Обозлилась за то, что приласкал ее или что не приласкал?

– У попика были специфические вкусы, – усмехнулся Кеппель. – Более подходящие для общения с молодыми мальчиками…

– Ах, вот оно как.

– Да, так-то вот. Впрочем, чему удивляться, ему есть на кого равняться. В конце концов, мы оба знаем, кто обожает охотиться с молодыми дворянчиками, а после – нежно париться с ними в баньке…

Была это очевидная аллюзия на всем известную слабость Святого Отца, при дворе которого карьеру делали именно на охоте и в бане, а не в церкви или за рабочим столом. Но я решил сделать вид, что не расслышал этого замечания.

– А кроме того, у монашки начались видения и приступы бешенства, – продолжил Кеппель. – Кричала, что была осквернена Сатаной, который явился в образе мужчины… – рассмеялся он. – Как будто Сатане нужно прибегать к подобному коварству, а, Мордимер?

Я неопределенно мотнул головой.

– Но все так бы и закончилось, если бы не одна мещанка. Прости, не упомню имени, но она – жена известного здесь красильщика. Фортуна распорядилась так, чтобы исповедовал ее тот самый попик, и она обвинила его в том, будто овладел ею во имя Сатаны, подговаривал к грешным делишкам и к отречению от Господа.

– О, – сказал я. – Это уже кое-что.

– Начали следствие. Взялись за него местные инквизиторы, ты еще встретишься с ними, вежливые ребята. Ты ведь знаешь, Мордимер, бабские безумия, зависть, интриги, всякая там хрень, коротко говоря. Вожжей им – и делу конец. Священника в монастырскую тюрьму – ну или сожгли бы, в худшем случае. И все закончилось бы. Но…

– Появился его милость каноник.

– Верно! – Кеппель поднял кубок. – За что теперь?

– За закон?

– Еще лучший тост. – Мы выпили, и я закусил вафлями.

Кеппель принялся открывать следующую бутылку. Такой темп меня не испугал, ибо Господь Бог в милости своей одарил меня крепкой головой, и я лишь надеялся, что коллега-инквизитор выдержит питие настолько же хорошо.