Избранное - Рюноскэ Акутагава
Шрифт:
Интервал:
Синтаро стал прислушиваться. Кто-то, стараясь неслышно ступать, поднимался по темной лестнице... Вдруг раздался голос Мицу:
— Господин.
Кэндзо, который, казалось, спал, сразу же поднял голову с подушки.
— Что случилось?
— Вас зовет госпожа.
— Хорошо. Иду.
После ухода отца Синтаро неподвижно застыл на постели с широко открытыми глазами, прислушиваясь к тому, что делается в доме. И почему-то в его памяти вдруг всплыло далекое светлое воспоминание, никак не связанное с трагичностью этой минуты.
...Это тоже случилось в то время, когда он учился в начальной школе; мать взяла его с собой на кладбище на могилу отца. Был солнечный воскресный полдень — среди сосен и живой изгороди ярко белели цветы магнолий. Мать подошла к небольшой могилке и сказала, что это могилка отца. Синтаро остановился и слегка склонил голову.
— Надеюсь, больше ничего от меня не требуется?
Поливая могилу, мать с улыбкой на него посмотрела.
— Ничего.
К отцу, которого он не знал, Синтаро относился с теплотой. Но этот жалкий каменный столбик не вызывал в нем никаких чувств.
Мать постояла еще некоторое время, сложив руки. Вдруг раздался выстрел духового ружья. Синтаро, стоявший за спиной матери, пошел в ту сторону, откуда донесся выстрел. Обойдя живую изгородь, он очутился на узкой тропинке — там мальчик, с виду старше Синтаро, державший духовое ружье, и двое его младших братьев с жалостью смотрели на вершину какого-то дерева, которую, точно дымом, обволокло начавшими распускаться почками...
В это время послышались шаги на лестнице. Синтаро с тревогой приподнялся на постели.
— Кто это?
— Ты не спишь?
Это был голос Кэндзо.
— Что случилось?
— Я ходил вниз, меня мама звала.
Отец произнес это с унылым видом и снова лег в постель.
— Зачем она тебя звала, ей хуже?
— Нет, просто хотела сказать мне, чтобы я завтра если пойду на фабрику, надел летнее кимоно, которое лежит в верхнем ящике комода.
Синтаро жалел мать. Хоть она и была женой совершенно чужого ему человека.
— Как все это тяжело! Она так страдает.
— Может быть, попросить Тодзаву-сан сделать ей еще укол?
— Нет, пожалуй, нельзя так часто делать уколы.
— Ну что ж, нельзя так нельзя, но все равно как-то надо облегчить ее страдания.
Синтаро казалось, что Кэндзо пристально смотрит на него.
— Твоя мать святая женщина... за что же на ее долю выпали такие муки?
Оба помолчали.
— Наверно, никто еще не ложился?
Синтаро стало невыносимо вот так молчать, в темноте, глядя друг на друга.
— Тетушка уже легла. Не знаю только, уснула или нет...
Сказав это, отец вдруг приподнял голову и стал прислушиваться.
— Папа, мама что-то...
Теперь это был тихий голос О-Кину, поднявшейся до середины лестницы.
— Иду.
— Я тоже встану.
Синтаро накинул на плечи ночное кимоно.
— Можешь лежать. Если понадобится, я сразу же тебя позову.
Отец стал быстро спускаться по лестнице вслед за О-Кину.
Какое-то время Синтаро сидел на постели, потом встал и зажег свет. Снова сел и стал осматривать освещенную тусклой лампой комнату. Возможно, мать позвала отца просто так, хочет, чтобы он побыл с ней... Это вполне вероятно.
Неожиданно взгляд Синтаро упал на валявшийся под столом исписанный листок бумаги. Он поднял листок:
— Посвящаю М...ко[164]...
Дальше шло стихотворение Ёити.
Бросив листок, Синтаро лег, закинув руки за голову. Перед ним отчетливо всплыло миловидное лицо Мицу...
7
Когда Синтаро проснулся, в комнате, куда сквозь щели в ставнях проникал слабый свет, сестра и отец о чем-то тихо разговаривали. Синтаро вскочил, будто от толчка.
— Тебе надо немного поспать,— сказал Кэндзо О-Кину и поспешно сбежал с лестницы.
За окном слышался шум, будто на черепичную крышу низвергался водопад. Ливень... Думая об этом, Синтаро стал быстро одеваться. О-Кину, с распущенным оби, ехидно сказала ему:
— Син-тян, доброе утро.
— Доброе утро. Как мама?
— Ночь была очень тяжелой...
— Не спала?
— Сказала, что хорошо поспала, но я видела, что она и пяти минут не вздремнула. И говорила такие странные вещи... Мне всю ночь было не по себе.
Одевшись, Синтаро вышел на лестницу, но вниз не стал спускаться. В той части кухни, которая была видна сверху, Мицу, подверпув подол, протирала пол тряпкой... Услыхав голос Синтаро и О-Кину, она поспешно одернула кимоно. Синтаро взялся за медные перила, но все не решался спуститься вниз, точно ему что-то мешало.
— Какие же странные вещи говорила мама?
— Полдюжины. Разве полдюжины не все равно, что шесть штук?
— Это у нее с головой неладно... А как сейчас?
— Пришел Тодзава-сан.
— Так рано?
Мицу вышла из кухни, и Синтаро стал медленно спускаться по лестнице.
Через несколько минут он уже был в комнате больной, Тодзава сам только что сделал ей укол дигитамина. Мать, которую сиделка укрывала после укола, металась по подушке — отец говорил об этом вчера вечером.
— Пришел Синтаро.
Это громким голосом сказал матери Кэндзо, сидевший рядом с Тодзавой, и сделал Синтаро знак глазами.
Синтаро сел напротив отца, и, скрестив руки на груди стал смотреть на мать.
— Возьми ее руку.
Синтаро послушно спрятал в своих ладонях руку матери. Она была холодной и неприятно влажной.
Увидев сына, мать чуть кивнула ему и сразу же перевела взгляд на Тодзаву.
— Доктор, плохи, наверно, мои дела. Вот и руки стали неметь.
— Это ничего. Потерпите еще день-другой.— Тодзава мыл руки,— Скоро вам станет лучше... О-о, сколько здесь всего!
На подносе, стоявшем у постели матери, лежали талисманы Удзиками из синтоистского храма Дайдзингу, талисманы Тайсяку из буддийского храма в Сибамата... Взглянув искоса на поднос, мать ответила прерывающимся голосом, будто задыхаясь.
— Ночью мне было очень плохо... А сейчас боли почти утихли...
Отец чуть слышно сказал сиделке:
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!