Даже если я упаду - Эбигейл Джонсон

Я на несколько минут опаздываю на смену – впервые за все время работы на ледовом катке «Полярный», – но Джефф ведет себя так, будто я явилась после недельного прогула. Мне казалось, что я наконец-то начинаю завоевывать его расположение после того, как он нанял Мэгги, но теперь, когда она уходит, он совсем озверел. Как назло, весь день у меня все валилось из рук, а он только и делал, что указывал на мои промахи.

Сверкающие унитазы не так чисты, как обычно.

– Я еще раз почищу.

Безупречно выскобленные полы не сияют девственной чистотой, как после укладки плитки. Десять лет назад.

– Я еще раз пройдусь шваброй.

Я пропустила обертку от жвачки, прилипшую к одной из мусорных корзин, которые я опорожнила.

– Я вернусь и отдеру.

Я не встаю в позу и не выясняю с ним отношения. Ограничиваюсь бесстрастными ответами, пока перехожу с одного участка на другой под несмолкаемый бубнеж Джеффа, который напоминает о том, что я должна ответственно относиться к работе, не опаздывать на смены, потому что, на случай если я забыла, меня легко заменить. Последнее звучит, пока я растираю свои ноющие колени после того, как битый час отскребала, стоя на карачках, прилипший к кирпичной стене здания сырный соус начос[24], который с утра поджаривался на солнце. Джефф дождался, пока наступит самая жара, чтобы сказать мне об этом.

– Да, сэр. – Мне бы рычать, грязно ругаться – по крайней мере, мысленно, – но я чувствую себя настолько потерянной и так страдаю за брата, что даже стоять невмоготу. Снаружи кирпичи еще горячие от солнца, на которое я обычно жалуюсь, потому что обгораю, но такое же солнце мой брат видит и чувствует на своей коже всего час в день, на прогулке в тюремном дворе. Слезы как никогда опасно подступают к глазам. Замечая этот влажный блеск, Джефф наконец-то оставляет меня в покое и ныряет в прохладу вестибюля.

Я собираю с земли мусор и истерзанные коробки из-под начос и выбрасываю их в мусорный контейнер. Даже не оборачиваясь, я чувствую, что не одна во дворе. Я ожидаю увидеть, как возвращается Джефф, чтобы уличить меня в очередной оплошности.

Я не ожидаю увидеть Мэгги.

Она и сама выглядит слегка удивленной своим появлением здесь. Сегодня не ее смена; я знаю, потому что проверила это первым делом после того, как получила нагоняй от Джеффа за двухминутное опоздание. Впрочем, она знает, что я на работе, и, даже если забыла об этом и заехала лишь для того, чтобы забрать зарплатный чек или еще что, могла бы запросто прийти и уйти, не показываясь мне на глаза.

И тут я замечаю перекинутую через ее плечо черную мягкую сумку для видеокамеры. От Мэгги не ускользают ни мой взгляд, брошенный на сумку, ни смущение, пробегающее по моему лицу. Она внимательно наблюдает за мной, прежде чем нарушает молчание.

– Это не значит, что я прощаю тебя и хочу сказать, что забыла все, что ты сделала. Я не прощаю и не забываю. Но я дала обещание, – говорит она, перемещая сумку на грудь и заглядывая в один из кармашков. – И ты тоже. – В ее вздернутом подбородке угадывается вызов, как будто она проверяет меня на прочность.

Как и Джефф, она стоит достаточно близко, чтобы видеть мои глаза, но, в отличие от него, не позволяет моим едва сдерживаемым эмоциям повергнуть ее в бегство. Во всяком случае, ее подбородок поднимается выше.

Мой между тем дрожит. Во мне на миг шевельнулась надежда, что она здесь, потому что прощает меня или, по крайней мере, готова поговорить. Эта надежда разбивается в прах.

– Тебе не нужно ничего снимать. Я не участвую в кастинге.

– Я уже пообещала Джеффу, что мы сами закроем помещение, чтобы он мог уйти пораньше, поскольку, уверена, у него свидание.

Меня так и подмывает улыбнуться тому, как аккуратно Мэгги вывела его из игры.

– И все равно я не буду подавать заявку.

Мэгги осторожно опускает сумку на тротуар и пожимает плечами.

– Почему?

– Ты знаешь, почему. – Чего уж тут ходить вокруг да около? Теперь она все знает.

Мэгги кивает самой себе.

– Из-за твоего брата.

– Да, – отвечаю я, снова опускаясь на колени перед кирпичной стеной, чтобы продолжить соскабливать запекшийся сыр.

– Потому что ты не можешь оставить его.

– Потому что я не могу оставить никого из них. – Теперь больше, чем когда-либо, мысль о том, чтобы покинуть мою семью, кажется абсурдной. Я не могу этого сделать. Я не буду этого делать. Моя рука замирает. – Я нужна им.

– Значит, ты их любишь, а они не имеют права тебя любить?

Я поворачиваюсь к ней, хмуря брови.

Вздыхая, она приседает на корточки рядом со мной и, хватая проволочную щетку, начинает скрести соседнюю часть стены. Она атакует мерзкое пятно с большей агрессией, чем оно того заслуживает, и я знаю, что тем самым она вымещает злость, припасенную для меня.

– Он вообще знает, Брук? Ты сказала ему, от чего отказываешься из-за него?

Мои движения становятся заторможенными, в то время как она трет с еще большим остервенением. Я не говорила Джейсону, что это из-за него.

Пыхтя, она продолжает.

– Я толком ничего не знаю о твоем брате. – Она косится на меня, не отрываясь от работы. – Я посмотрела одну историю в интернете, и мне этого хватило.

Уши начинают гореть, когда я думаю обо всех историях, которые читала раньше, пока отец не запретил нам лазать по интернету. Чтение каждой из них вызывало у меня такое чувство, будто меня раздели и публично высекли. И это были только те из них, которые просто сообщали факты. А уж от статей, полных диких спекуляций и экспертного анализа психики подростка-убийцы, меня до сих пор бросает в холодный пот при одном лишь воспоминании. Трусость не позволяет мне спросить у Мэгги, какую из них читала она.

– Но где же логика? – продолжает она. – Как это поможет ему или твоей семье, если ты откажешь себе в том, к чему стремилась большую часть своей жизни? Ты упускаешь шанс кататься профессионально ради того, чтобы остаться рядом со своей семьей. И ты собираешься делать такой выбор каждый раз на протяжении следующих тридцати лет, плюс-минус в зависимости от хорошего поведения? – Воздух вырывается из моих легких, как от удара под дых, но Мэгги не останавливается. Она бросает щетку и поворачивается ко мне лицом. – Что, не так уж приятно думать об этом? А может, следовало бы подумать. – Наконец ее голос смягчается, но с этой мягкостью приходит боль, пропитывающая каждое слово. – Посмотри, что ты наделала с тех пор, как он сел в тюрьму. Ты отрезала себя почти от всего. Фигурное катание – единственное, за что ты еще держалась, а теперь отказываешься и от этого.

– Я не..