“…я прожил жизнь”. Письма. 1920–1950 гг. - Андрей Платонович Платонов

крова, т<ак> к<ак> я занят поисками хлеба, что я доведен до последнего отчаяния травлей – или пусть мне дадут денег на переселение. О переселении куда-нибудь за счет ЦК мне когда-то говорили в ЦК.

Скоро я лично встретил председателя ЦК, и он мне заявил, что все равно я должен оставить жилище, но тут же сказал, что ЦК может мне дать пособие в размере “месячного оклада 200 р<ублей> и выше” (буквально)[456].

Я стал искать себе какое-нибудь жилище в Москве за “200 р<ублей> и выше”. Нигде не оказалось такой комнаты. Минимум нужно было 700 р<ублей> – на окраинах, грязные каморки. Я написал короткое письмо председателю ЦК[457], начав его ссылкой на слова председателя.

В письме я написал, что меньше чем за 700 р<ублей> жилища не найти и – или прошу выдать мне эти деньги, или не гнать из комнаты. Больше я ничего не могу поделать. Я обескровлен окончательно. И на том покончить дело. Уступать я – после всего пережитого, – принципиально не хотел и решил бороться до конца. Я был слабый, но правый, ЦК сильно, но неправо. Я решил испытать, победит ли слабая правда сильную неправду.

С письмом я послал жену. Ее принял председатель ЦК. В его комнату пришло еще человека 4 людей – все мужчины. Жене моей 23 года. Она подает письмо. Председатель читает и начинает кричать: он (то есть я) нахал, шантажист, мы его исключим из Союза, это спецовское нахальство[458] и т. д. А в письме говорилось, что за 200 р<ублей> нельзя найти жилища, а можно за 700 р<ублей>, и начиналось оно, повторяю, с обещания денег самим председателем при личном моем свидании с ним. Он разорался на молодую испугавшуюся женщину, совсем не ожидавшую такой встречи. Присутствующие сотрудники ЦК ему помогали добивать женщину.

– Вы скажите спасибо, что я вас принял еще! – кричит на женщину председатель.

Жена моя выходит из кабинета, рыдая. Председатель продолжает публично умываться за мой счет, называя меня, десять раз крестить последними словами. Кому это нужно было? Как не стыдно пятерым здоровым мужикам доводить молодую непосредственно не причастную к делу женщину!

Но это ясно – почему. Они чувствовали себя виноватыми и громогласно убеждали себя в собственной невиновности.

Разве это не последней марки издевательский мучительный бюрократизм? Разве это люди и товарищи?

Это палачи. Я сам уйду из Союза, где такой председатель. Они привыкли раздумывать о великих далеких массах, но когда к ним приходит конкретный живой член этой массы, они его считают за пылинку, которую легко и не жалко погубить.

Неужели нет нигде защиты? Профсоюз считает это пустяковым делом или дает такой отпор, что остается пропасть из общества и из жизни.

Я прошу вашей защиты. Пусть председатель ЦК большой работник, но человек он, по-моему, очень маленький. И я ему не сдамся.

Я специалист, а не “спец”, я не меньше пролетарий, чем председатель ЦК. Мое прошлое: сын слесаря (отец жив и работает 30 лет[459]); до 1917 г. я тоже был рабочим: литейщиком и электромонтером. А за революцию выучился и стал “спецом” (по-моему, это контрреволюционное слово).

Я все равно не уступлю себя и найду компенсацию за такую травлю и оскорбления.

Прошу у вас помощи.

Андрей Платонов.

Адрес: Москва, Бол<ьшой> Златоустинский

пер<еулок>, 6, Центр<альный> дом специалистов.

Впервые: Архив. С. 591–595. Публикация Н. Корниенко. Печатается по автографу: ИМЛИ. Ф. 629. Оп. 4. Ед. хр. 81. Л. 1–6. Датируется условно концом августа.

Адресат не указан (оставлено чистое место). Возможные инстанции, в которые Платонов мог отправить письмо с открытыми обвинениями в адрес председателя президиума ЦК Союза сельскохозяйственных и лесных рабочих и кандидата в члены президиума ВЦСПС: ЦКК-РКИ, председателю президиума ВЦСПС М. П. Томскому.

Платонов составил подробный план письма:

}

“1) Выборы.

2) Предупреждения: электрик, анкета и личн<ые> слова

непрофработник

3) Мотивы увольнения: электрик

непрофработник

4) Отказ от квартиры – непрописка по распоряжению ЦК (Анц<елович>) в теч<ение> 6 м<еся>цев. Несколько предупрежд<ений> о выселении с милицией на улицу. Безработица. Голод. Продажа вещей. Травля.

5) Невозможн<ость> отстоять себя и нелегальн<ое> проживание: все послед<ствия> отсюда.

6) «Мужик». Травля семьи.

Вор. Нищий. – Сильная поддержка – родств<енники> Анц<еловича>, связи, моя беззащитность.

7) Единств<енный> выход:

смерть и устранение себя”.

(Архив. С. 591. В пункте 6 рукой Марии Александровны дописано выражение, использованное в письме: “голь перекатная”.)

[131] В Управление делами ЦК Союза сельскохозяйственных и лесных рабочих

9 сентября 1927 г. Москва

В Управление делами

ЦК сел<ьско>хоз<яйственных> и л<есных> рабочих.

Ссылаясь на свои переговоры с т. Мартыновым[460], сообщаю, что мой выезд из помещения ЦДС состоится в ближайшие дни, т<ак> к<ак> мне удалось вчера уладить дело со службой.

Но выезд может состояться только при исполнении тех условий, о которых мы в свое время договорились с т. Мартыновым, причем гостиница для задерживающейся в Москве семьи должна быть оплачена за месяц, т<ак> к<ак> двухнедельная оплата, о которой было условлено, не может устроить меня (из простого расчета времени, потребного для выезда меня одного, приискания квартиры на новом месте и т. д.).

Настоящее сообщение вызвано тем, что 3 дня назад мною получена повестка в суд[461], – и мне неясно – остаются ли в силе те условия, о которых мы договорились с т. Мартыновым, или нет.

Ответ на это просьба сообщить сегодня – хотя бы по телефону.

Если условия, в связи с судом, отменяются, то я вынужден сегодня же отказаться от службы и выезда и ожидать суда. Если условия остаются в силе, то деньги мне должны быть выданы в понедельник – 12/ix, а день оставления квартиры должен остаться 14/ix[462].

А. Платонов.

9/ix–27.

Печатается по первой публикации: Страна философов, 2003. С. 649. Публикация Е. Антоновой и Л. Аронова.

1928

[132] М. А. Платоновой

Июнь 1928 г. Москва

Муся!

Если тебе там очень хорошо, то все-таки не советую там оставаться. Не писал тебе потому, что ты должна приехать и ни одно письмо тебя не застанет. Но вот прошла неделя, а тебя всё нет. В Москве наступила жара, я хожу купаться, работать можно только вечерами, днем – ад на чердаке. “Кр<асная> новь” еще не вышла[463] (судьба меня жмет нарочно тогда, когда я ее уже не боюсь). Виделся со Шкловским[464] – все-таки чужой он мне человек.

С Горьким еще не встречался[465]: неохота афишировать себя – особенно теперь, когда Малашкин[466] и