Дурная кровь - Даха Тараторина

— Договоримся, — азартно дёрнул себя за правый ус Хорь.

Не ведая, к чему клонит сердечный друг, Талла втихаря подкармливала хозяйского пса объедками, как тот вдруг припал к полу и глухо подозрительно рыкнул.

Стук раздался спустя полминуты. Да не стук — грохот. Властный и тяжёлый, с каким ломятся только к тем, кто успел провиниться и попался на горячем.

— Отворяй, мужик, — притворно ласково потребовали с улицы.

Эх, развезло-разморило! Верд выругался: меч так и остался в большой общей комнате, где он лениво правил ножны, а в кухню на обед наёмник явился без него! Голова ему за такое идиотство плечо бы вывихнул, и правильно сделал!

Хорь приметил, как вхолостую метнулась ладонь Верда к бедру, укоризненно сморщился, но, передумав, махнул головой: к лучшему.

— Иду! Чего молотить? Ща дверь мне с петель снимите! — недовольно гаркнул он, прикрывшись локтем, якобы издали, и шёпотом добавил: — Девоньки, пойдите пока повышивайте или что там.

Дара на всякий случай подхватила кочергу и деловито кивнула:

— Повышиваем, что уж.

Дождавшись, пока колдуньи тихонечко скроются в доме, Хорь направился ко входу. Верд встал чуть позади, как обычно стоят охранники, хмуро скрестив руки на груди.

Средь бела дня да тогда, когда жизнь только-только начала налаживаться. Быть не может, чтобы случилось худое! Сам наёмник, вон, тоже ломился в дом с воплями, когда принёс раненого Сантория. Вот только он не обещал елейным голосочком, что люди они мирные и что законопослушным слугам короля ничегошеньки не грозит. Последнее Верда особенно обеспокоило: ведь ни законопослушным, ни, тем более, слугой он не был. По крайней мере, слугой короля…

А пришельцы торопили, подчёркнуто громко начиная шутить про подожжённую крышу, которая кого хошь из дому выгонит.

— Отворяй, Хорь! Считай, от короля приказ получил!

Усач напоследок поклонился тройному символу Богов, что висел над входом на удачу, — Ключу и Ножу, перекрещенным на фоне Котла. Однако чуда не случилось и отряд, вооружённый пиками, мечами, а также недовольными рожами солдат, никуда со двора не делся. Хорь расшаркался в приветствиях, натянув до самых ушей улыбку слабоумного:

— А я думаю, кто это тут ругается, а это важные господа! Чего изволите, уважаемые? Ежели вы взаправду от короля, так у меня и грамотка имеется, что мы ему лучших телушек ежегодно поставляем…

Десятник сходу смекнул, что просто так Хорь его приглашать не станет. Высокий, подтянутый, хоть и немолодой, явно не привык отсиживаться в хоромах. Такой лично поведёт дружину на бой или бойню, станет ночевать на сырой земле с сослуживцами и первым обнажит клинок вместо того, чтобы отдавать приказы. Верд сразу оценил и позу, кажущуюся расслабленной стороннему наблюдателю, и цепкий взгляд, уже обшаривший кухню, которую так глупо пытался заслонить разворотом плеч Хорь. И Верда десятник тоже приметил и оценил, наверняка записав, в случае чего, в главные соперники. Не зря записав, надо признать. Наёмник бы уважительно кивнул такому воину, возможно даже пропустил бы с ним кружку-другую, выслушивая военные байки и сентиментально припоминая, но не рассказывая, собственные.

Если бы не глаза. Бесёсые, как рыбьи, немного выпученные, почти бесцветные. И абсолютно равнодушные. Верд знал таких: у солдат, подобных десятнику, взгляд теплеет лишь тогда, когда удаётся по самую рукоять вонзить в чьё-нибудь тело меч. А уж чьё то тело — бездомной тощей бабы, попавшейся на безрассудной попытке чуть облегчить кошель вояки, али достойного врага, — ему всё одно.

Рассудив, что с вежливостью можно уже и завязать, долговязый ткнул Хорю под нос продолговатую бляшку на рукаве — знак отличия, позволяющий избранным (а если посмотреть иначе, то насильственно назначенным) солдатам короля выслеживать и казнить дурных колдуний.

— Понял? — на всякий случай уточнил он.

— Понял, господин, — понурился Хорь, безропотно позволяя отпихнуть себя с дороги.

Всё он понял, конечно. И то, что кто-то из завистников, из купцов либо соседей, кому богатый дом что бельмо на глазу, отправил писульку куда следует. И то, что теперь от грабежа да разбоя, узаконенного дешёвой блестяшкой, купца не защитит ни личная благодарственная грамотка короля, ни знакомства на его кухне, ни опыт, позволяющий обменять свободу на взятку хоть у старшего служителя, хоть у самих Богов.

А Верд понял, что придётся драться.

Получив добро, десяток солдат ввалились в дом вслед за командиром. Прямого приказа не получили, так что тут же рассредоточились, проверяя, не завалялось ли что полезное в сундуках, не встретится ли тайничка со сладко звенящим золотом мешком. Кто помладше, понимая, что до дележа всё одно не дойдёт, сразу полез по котелкам, снимая пробу с обеда.

Верд стоял не шелохнувшись, как скала, заставляя служек обходить себя. Те недовольно хмыкали, иногда пытались задеть плечом, но наёмник и тогда не тешил их развлечением и не рычал, как доселе молчаливый пёс, притянутый хозяином за ошейник к ноге (не дай Боги бросится! Рубанут ведь пополам и дело с концом). Нет, Верд молчал, как задремавший кот, хоть и очень хотелось по-собачьи рявкнуть. В то же время он ещё и чутко прислушивался: принявшиеся работать активнее прежнего слуги, словно мыши, юркнули по углам-комнатушкам, дабы не попасть под горячую руку; какая-то тётка за стеной заранее голосила и причитала… Таллы не слыхать. Догадается ли, глупая, спрятаться куда подальше или правда сидит-вышивает?

Десятник размеренно обошёл кухню, сунул длинный палец в густой розоватый от ягод кисель и с наслаждением облизал. Довольно крякнул, зачерпнул половником и сёрбнул. Бросил опивки обратно в общую чашу и, не стирая розовых усов, поинтересовался:

— А верно ли говорят, Хорь, что ты укрываешь дурную девку?

Выдержке купца и сам Верд мог бы позавидовать. Выпучился испуганно, вдохнул, якобы расхохотаться, а потом навроде как понял, что дело серьёзное, и возмущённо выдал:

— Да как можно, господин хороший?! Чтобы я, честный слуга короля, ежегодно поставляющий ему…

— Да срать я хотел на твоих телушек. Где она, Хорь? — проницательно заткнул его десятник. Рыбьи глаза его вперились в торговца.

Но и Хорь молодец, слабину не дал.

— Господин, я купец. Завистников у нас много, а кто поручится, что среди них нет лжецов? Наговорить на доброго человека…

— Да уж, да уж. У честных людей всегда завистники водятся… — десятник костяшками стёр ус с правой стороны рта. Облизал. Так же неторопливо поступил с левой. Шагнул к усачу, аккуратно обойдя охотника и одарив уничижительным взглядом, мол, и что ты мне сделаешь? Поймал за шкирку Хоря да и припечатал с размаху мордой к столу. — Где она, Хорь?! Я верный слуга короля и лишь по доброте душевной даю тебе возможность сознаться. Как только я позволю парням, — все десять солдат с надеждой вытянулись в струнку: в доме ведь столько ещё интересного и ценного! — как только они из кухни пройдут в дом, я уже ни за что не ручаюсь. Закон велит тебе сознаться сейчас. Или ты хочешь стать преступником? Знаешь, что бывает с теми, кто укрывает дурных? — физиономия купца ещё раз встретилась с крепкими дубовыми досками.