Коктейль для Барби - Штеффи фон Вольф

Я в прекрасном настроении прибываю в Гамбург, и мы сразу едем смотреть новую квартиру. Тут и, правда, чудесно. Я не нахожу слов, чтобы выразить свое восхищение. Роланд просто подпрыгивает от радости:

— Я так боялся, что тебе не понравится, но в то же время был уверен, что наши вкусы совпадают. Посмотри, разве не замечательно?

Он показывает мне кладовку, которая сто лет назад, наверное, служила девичьей. Над дверью смонтирована кровать-чердак. А в ванной комнате старинная раковина, на которой указано имя производителя «Братья Мортензен, Гамбург». Но самое восхитительное — это первые три комнаты, переходящие одна в другую, со стеклянными раздвижными дверьми. Куда ни войдешь, везде паркетный пол. Двойные многостворчатые окна.

— А в этой комнате можно поставить модель корабля. Мы купим ее в Бретани. У них там самые лучшие. Я очень хочу поехать с тобой в Бретань. Франция — такая прекрасная страна. Я столько всего хочу тебе показать! — с энтузиазмом говорит мне Роланд. — Мы вместе поедем и в Шотландию, и в Швецию, и в другие страны!

Как здорово, что я повстречала такого человека.

— У тебя какой-то удрученный вид, что-то случилось? — спрашивает он и проводит рукой по моим волосам.

Сразу так много впечатлений. Я больше не могу сдерживать слез. Все эмоции выплескиваются наружу. Роланд так хорошо утешает. Уже одни слова «все наладится» действуют лучше всякого успокоительного. Я чувствую себя маленьким ребенком, у которого теперь есть защита и опора. Роланд возьмет все мои заботы на себя.

Потом мы с Роландом едем в Бюзум. Оттуда отправляется паром в Гельголанд. Дорога по времени занимает два с половиной часа. Скоро мы видим и сам остров.

— Зимой на Гельголанде жутковато, — говорит Роланд, — целую ночь, трубит туманный горн, светит маяк. Островитяне часто впадают в серьезную депрессию. Многие бросались в море. Все это, конечно, невесело. Но это только зимой. А вообще здесь чудесно.

Роланд бронирует для нас номер в гостинице «Рунгхольт». Потом мы сразу идем на берег, потому что я хочу увидеть Большую Анну. Роланд идет впереди меня и все объясняет.

— Большая Анна — это отколовшаяся от острова скала. Дело в том, что островная часть становится все меньше и меньше. Само собой, это связано с морем. Нередко целые глыбы падают в воду. Власти принимают все возможные меры, чтобы предотвратить этот разрушительный процесс, но добиться успеха не всегда удается.

Большая Анна гордо выступает из вод Северного моря. Эта красная громадина так безмятежна, как будто с ней никогда ничего не может случиться. Больше всего мне сейчас хочется полежать на самой вершине Большой Анны или даже поспать, чтобы позабыть про все свои печали.

— А вот там, — показывает Роланд, — люди совершали самоубийства, бросаясь со скалы в море. Ужасно, правда?

Ух! Это и, правда, ужасно. Я никогда не могла понять, почему люди, которые решили расстаться с жизнью, выбирают именно такие изощренные способы, как спрыгнуть с какой-нибудь высоты или лечь при отливе на берег, наполнить карманы куртки камнями и ждать прилива. Кошмар. Есть ведь куда более простые методы. Я наклоняюсь вперед, держась за перила. Господи, как страшно, ну и бездна!

— Не может быть! — Я чуть не оглохла, так громко кто-то закричал. — Вы ведь госпожа Шатц из шоу «Удивительное рядом»!

Возле меня стоит рыжеволосая женщина, которая весит приблизительно шестьсот килограммов. Она подходит все ближе и ближе. Я отступаю назад.

Через три минуты я вишу на скале высотой не меньше пятидесяти метров, с которой некоторые по доброй воле срывались вниз. Я кричу, как бледнолицые на вертеле краснокожих, держась за ручку сумки своей многокилограммовой фанатки, и не знаю, на, сколько меня еще хватит. Вокруг меня кружат с диким криком птицы. Еще секунда, и эта ручка порвется, и я камнем полечу в пропасть. Это конец.

Просто невероятно. Я уже два часа торчу здесь, к счастью, никуда не сваливаясь. А вверху люди переговариваются, как меня спасти. Похоже, они не особо торопятся, не понимая, что, во-первых, кто знает, сколько еще выдержит скала, я ведь не такая уж и легкая, а во-вторых, я хочу, есть, пить и мне надо в туалет. Больше всех переживает мать-птичка со своим выводком, которая хочет попасть в гнездышко, а я загородила ее дом. Сверху доносится голос Роланда:

— Мы тебя вытащим, Каро, ты только держись!

А что мне еще остается делать? Сходить кофе попить? У меня даже нет при себе кроссворда. Какие-то камни падают вниз.

Когда я поднимаю голову, я вижу Роланда в альпинистском снаряжении. По его лицу катится пот. Второй пояс он держит в руке.

— Осторожно надень его на себя и не забудь застегнуть. Если я подойду хоть на несколько шагов ближе, может отколоться еще какой-нибудь кусок скалы, а это опасно! — кричит он.

Потом нас обоих поднимают наверх. Здесь уже собралось немало туристов, и приехали корреспонденты из местной газеты, которые фотографируют и снимают нас на камеру. Я всегда ненавидела экстремальный туризм, и теперь я знаю почему.

Вечером мы едим книпер (это блюдо из рачьих клешней). Я такая замученная» что даже не могу нормально поесть, потому что боюсь, что случайно проглочу целую клешню, и случится новая беда. На этот раз я умру от удушья прямо в ресторане.

Мы еще долго говорим о нашем будущем, я рассказываю Роланду про Ватцельборн. И о моей ссоре с Питбулем и Геро. И о разрыве с Мариусом. И вообще обо всем.

— Ты считаешь, что я изменилась? — спрашиваю я Роланда.

— Может, так оно и есть, — говорит он. — Человек часто сам этого не замечает. Но я думаю, что твои друзья поступили нехорошо, вонзив тебе нож в спину. У каждого человека есть право высказаться в свою защиту, и любому нужно дать шанс исправиться. А с тобой поступи-» ли несправедливо. Может быть, они просто завидуют.

Не думаю. Питбулю незнакомо это чувство, он всегда приходил мне на выручку. А Геро? Геро завидует? Только не Геро! Он умеет радоваться за другого и, если понадобится, снимет с себя последнюю рубашку. Геро ничего не стоит выписать чек какому-нибудь азартному игроку, который со слезами будет просить его: «Пожалуйста, хотя бы еще одну ставку!» Не знаю, что именно я сделала неправильно.

— Вот чего я действительно не понимаю, так это, почему твой бывший вдруг решил жениться, — размышляет Роланд. — Это месть в чистом виде!

— Или отчаяние, — говорю я. — Может быть, он подумал, что, если он не женится сейчас, то вообще останется без невесты. Видел бы ты эту Уши! Ужас, а не девушка.

— Тогда будь довольна, что не вышла за него замуж. Хорошо, что ты узнала, какой Мариус на самом деле. Иначе в браке тебя постигло бы горькое разочарование.

Роланд прав. Я уже вижу себя женой Мариуса, чищу для него картошку, да еще и получаю от него нагоняй, что, мол, «зачем ты это делаешь, ведь в кожуре больше всего витаминов». В ресторане рядом с нами сидят две супружеские пары лет так шестидесяти и говорят о том, как они провели отпуск. Неужели надо обсуждать такие банальные вещи.