Крест Евфросинии Полоцкой - Ольга Тарасевич

– Слушаю вас, – наконец соизволила оторваться от писанины Лариса Глебовна. – Это по поводу вас мне звонили из прокуратуры? Приятный такой голос. А почему, если тому мужчине была нужна информация, он не пришел сам? Умеют же некоторые устраиваться, девчонок нанимают, чтобы те бегали, решали их вопросы.

Выдохнув вскипающее возмущение, Лика кротко заметила:

– Что вы, Лариса Глебовна! Следователи не могут нанимать себе помощников. Это же государственные служащие. Зарплаты у них маленькие, рабочий день ненормированный, а…

Лицо женщины, с правильными приятными чертами, но уже исчерченное недовольными морщинками, оживилось.

– Маленькие – это какие? – перебила она.

«Прости меня, Седов», – подумала Вронская. И решительно заявила:

– Четыре тысячи.

– Но им, наверное, премии всякие платят.

«Еще раз прости, дорогой».

– Никаких премий, – Лика скорбно покачала головой. – Только нагоняи от начальства.

– Но вы-то, – все не унималась вредная сотрудница архива, – я через окошко видела, на машине такой красивой приехали!

«Извини, моя любимая тачечка».

Еще четверть часа пришлось убить на описание всех недостатков верного «фордика».

Машина моя, распиналась Лика, просто выглядит такой более-менее приличной. А на самом деле – ведро с гайками, день поездит, потом неделю в ремонте стоит. Бывший муж, жлоб, не мог подарить что-нибудь поприличнее. А муж-то, между нами говоря, скотина скотиной. Тоже мне, каменная стена, ага, как же! Сбежал к двадцатилетней секретарше. Вот, ведро с гайками – все, что удалось оттяпать после развода. А квартиру бывший благоверный себе отсудил. И пришлось перебраться к родителям. И как, спрашивается, жить, когда кругом такая несправедливость творится?!

Когда Вронская уже готова была поведать о сборе стеклотары на ближайшей помойке и чуть ли не рыдала от жалости к вымышленному, совершенно несчастному образу, Лариса Глебовна зацвела, как майская роза.

– Да, и не говорите, кругом одни сволочи. Хорошим людям приходится так нелегко, так сложно. По себе знаю.

«Спокойствие, как говорил мой любимый Карлсон, спокойствие, и только спокойствие, – мысленно замедитировала Лика. – Мне надо понравиться этой тетке. А ржать я буду потом».

– Да, все так сложно… – удовлетворенно вздохнула Лариса Глебовна. – Так что вас, девушка, интересует?

… – Как хорошо, что в наше время появляются такие публикации. Серьезные, глубокие. Играющие важную воспитательную и образовательную роль. Приобщающие молодежь к истории и религии.

Лика Вронская слушала разглагольствования сидящего напротив Александра Васильевича. Молча пила капуччино. Вставить свои пять копеек, демонстрирующие хотя бы заинтересованность в беседе, при таком потоке сознания было совершенно невозможно. Поэтому Вронская беззвучно внимала речам и больше всего на свете жалела, что, как последняя дура, ломанулась на эту встречу.

Возле любой редакции всегда крутится масса каких-то странных людей. Которые жаждут поделиться с журналистами ценными сведениями, или раскрыть злодеяния преступников, или пожаловаться на невнимание к своим рационализаторским разработкам. Сумасшедшие? Чудаки? Наверно, и первое и второе. Весной и осенью у охраны редакции работы в этом направлении – вежливо воспрепятствовать нежелательным визитам – прибавляется. Но чудаков, энтузиастов и фанатиков тоже хватает. Как вся эта братия умудряется пройти строгий фейс-контроль – сказать сложно. Но – проходят, просачиваются, и очень успешно. Лика сбилась со счета, сколько раз за годы работы ей приходилось выслушать о переводе энергосистемы России на рапсовое масло, или сионистском заговоре, который на корню уже совсем скоро задушит несчастную славянскую нацию. Но вот мужика, умудрившегося пройти мимо охраны с огромной, склепанной из обрезков труб штуковиной, она запомнила на всю жизнь. Штуковина, как выяснилось, является гениальным музыкальным инструментом, которому предписано вытеснить все существующие. Для доказательства шедевральности инструмента мужик задудел в трубы, и на квакающие пронзительные трели в Ликин кабинет сразу сбежалась половина сотрудников «Ведомостей». К огромному облегчению Вронской, демонстрация уникальных возможностей новой гениальной техники совпала с прохождением по коридору Андрея Ивановича Красноперова. И два метра красоты шефа, не оставляющие равнодушной ни одну женщину, оказали на мужика тоже весьма побудительный эффект. Глазки он, конечно, строить гневно взирающему на груду металлолома Андрею Ивановичу не стал. А подхватил свой чудо-прибор и быстро убрался восвояси.

«Этот Александр Васильевич, кажется, не самый неадекватный человек, – рассуждала Вронская, оглядывая идеальную, волосок к волоску, прическу и отлично выглаженную рубашку мужчины, пришедшего в кофейню, – выглядит прилично, парфюм хороший. Но ему скучно. Ему офигенно скучно. Может, на пенсии. Или жена бросила. И вот делать товарищу нечего. Вот и позвонил в редакцию. Конечно, очень приятно слушать про воспитательную роль моего творчества. Но, кажется, пора с этим господином прощаться и делать отсюда ноги. Я напрасно теряю время».

– Моя мама, Светлана Станиславовна, – заслуженный учитель Российской Федерации. Человек, всю жизнь посвятивший воспитанию подрастающего поколения. И, кстати, почетный донор, – верещал тем временем Александр Васильевич.

Решив выслушать спич про маму (как-никак мама – святое), Лика устало вздохнула и затеребила край скатерти.

А потом оживилась.

Оказывается, маман Александра Васильевича – вся из себя заслуженная и почетная, – увидев статью в «Ведомостях», иллюстрированную фотографией фрески, на которой предположительно изображена сама Евфросиния Полоцкая, а также восстановленного креста, очень заволновалась. И рассказала следующую историю.

Много лет назад, когда никакого Александра Васильевича еще и в проекте не было, девушка Светлана получила приглашение от подруги провести лето на даче. Приглашение показалось ей заманчивым. И она, прихватив с собой гору книг – разумеется, в Светлане с самых юных лет имелись задатки «заслуженной» и «почетной», – перебралась за город. Но, даже имея возможность отдыхать, юная Светлана целенаправленно вгрызалась в гранит науки. Днями и ночами, ночами и днями. И вот как-то ночью процесс приобщения к знаниям оказался под угрозой.

На соседней даче вспыхнул пожар. Дом полыхал, как факел, он был весь объят пламенем, словно злоумышленники полностью облили здание бензином, а затем чиркнули спичкой.

– Конечно, вы же понимаете, моя мама не могла не броситься на помощь. Долг каждого человека…

– Я вас умоляю, давайте без этих публицистических отступлений, – не выдержала Лика. – Она прибежала к соседям, и что дальше?

– Она прибежала и увидела, что на месте дома остались одни головешки. За пять минут соседской дачи не стало. По грядкам, схватившись за голову, бегал какой-то мужчина. Мама приблизилась к пепелищу, чтобы спросить, не нужна ли помощь, и замерла. Языки пламени, которые были повсюду и четко очерчивали периметр фундамента, не заходили на один-единственный, находящийся внутри сгоревшего дома участок. Они обтекали его, как будто бы имелась черта, за которую им не дано перебраться. И на этом клочке пространства сиял золотой крест, украшенный камнями. Тем временем к участку бежали люди. Моя мама прибежала первая! Она всегда была первой там, где требуется помощь!