Рамакришна и его ученики - Кристофер Ишервуд

М. описал одну из встреч, при которой сам присутствовал. Дело было в октябре 1884 года. После полудня, когда Рамакришна сидел у себя в окружении учеников, пришли сообщить, что Хридай ждет его в садовом домике. Рамакришна ни секунды не колебался.

– Я должен выйти к нему, – сказал он, – но вас я прошу не расходиться.

Он сунул ноги в сандалии и пошел к Хридаю, сопровождаемый М. Они прошли по дороге до сада Джаду Маллика, где у ворот их встречал Хридай. Он стоял, сложив ладони перед грудью, а при виде Рамакришны пал ему в ноги. Рамакришна велел ему подняться. Хридай залился слезами. Рамакришна тоже плакал. М. изумился, вспомнив все, что выделывал с ним Хридай.

Потом Рамакришна спросил Хридая, зачем он приехал.

Хридай (все еще плача). Тебя повидать. Кому еще могу я рассказать о моих бедах?

Рамакришна (улыбаясь). От страданий не уйти. Радость и боль есть часть жизни в этом мире. (Указывая на М.) Вот почему он и другие раз за разом приезжают сюда. Они слушают разговоры о Боге, и у них становится легче на душе… Что тебя мучает?

Хридай (в слезах). Мучает то, что мне не разрешают быть с тобой.

Рамакришна. Но разве это не ты мне говорил: иди своей дорогой, а я пойду своей?

Хридай. Я это говорил. Дурак был.

Рамакришна. Сейчас я с тобой прощусь. Приходи в другой день, и мы поговорим. А сегодня воскресенье, и ко мне приехало много народу. Они в моей комнате и ждут меня… Хороший собрал урожай?

Хридай. Неплохой.

На обратном пути Рамакришна сказал М.: – Он меня столько же терзал, сколько служил мне. Когда у меня болел живот, я не мог ничего есть и от меня оставались кости да кожа, он мне однажды заявил: «Посмотри, сколько я ем. Это все твое воображение – выдумал себе, будто не можешь есть». А в другой раз Хридай мне сказал: «Ты просто дурак. Не было бы меня рядом, кто бы поверил, что ты святой?» Он меня как-то довел до того, что я вышел на берег Ганги – как раз прибыла большая вода, – и я готов был распрощаться с жизнью, бросившись в реку… Но при всем том он верно мне служил, и столько лет! Как мог он дойти до своего нынешнего состояния? Он обо мне заботился, как о малом ребенке, а я ведь целыми днями и ночами не знал, где нахожусь. И болел я подолгу. Я был целиком в его руках.

Нарендра Натх Датта – Нарен, как его звали близкие, – родился в Калькутте 12 января 1863 года. Семья принадлежала ко второй по рангу касте – касте кшатриев. Кшатрии традиционно были воинами, администраторами, лидерами, что как нельзя более соответствовало натуре Нарена. Правда, Датты скорее прославились в качестве ученых и филантропов, тем более что семья была чрезвычайно богата.

Дед Нарена, Дургачаран, с самого детства мечтал о монашеской доле, исполнив перед обществом долг, предписываемый священными книгами: женившись и произведя на свет сына, он оставил семью, все богатства и скрылся. Несколькими годами позднее его супруга поехала в Бенарес, несомненно рассчитывая обнаружить там мужа. Она как-то возвращалась из храма в проливной дождь, поскользнулась на улице и упала. Проходивший мимо монах помог ей подняться, усадил на ступеньки храма и стал внимательно осматривать, желая удостовериться, что она не сильно ушиблась. Монах и женщина встретились глазами – то был ее муж. Как только они узнали друг друга, он отвернулся и поспешил без оглядки прочь.

По обычаю, через двенадцать лет после принятия монашеского обета монах посещает место своего рождения. Пришло время и Дургачарану вернуться в Калькутту. Он попросил разрешения у старого друга остановиться в его доме, но с условием, что об этом не узнает никто из семьи. Друг, однако, проговорился, и Дургачарана практически силой увели домой. Три дня и три ночи плененный монах в молчании просидел в углу своей старой комнаты, не двигаясь и не открывая глаз. Домашние перепугались, как бы он не начал пост до смерти и оставили на ночь дверь незапертой. Наутро Дургачаран исчез навсегда.

Вишванатх, сын Дургачарана и отец Нарена, как бы по контрасту был человеком светским, агностиком, всегда готовым посмеяться над религией, правда необидно и в рамках приличий. Он был адвокатом в Верховном суде и очень хорошо зарабатывал. Любил путешествия, гурманский стол, английскую и персидскую литературу, музыку, сам был недурным музыкантом. Отличие Вишванатха от обычных людей, поглощенных мирскими интересами, проявлялось в том, что у него напрочь отсутствовал инстинкт стяжательства. Деньги он тратил щедро, помогал людям – вне зависимости от того, заслуживали они помощи или нет – и ничуть не тревожился по поводу завтрашнего дня. Когда Нарен подрос, он упрекал отца за помощь родственникам, которым деньги требовались на выпивку. Вишванатх отвечал на это, что Нарену еще предстоит узнать, как много страдания в человеческой жизни, а узнав, он перестанет осуждать людей, которые пытаются облегчить свою долю, топя горе в вине. Отец никогда не сердился на детей, не одергивал их, а находил формы полушутливых наставлений, которые дети запоминали надолго. Когда однажды Нарен нагрубил матери, отец написал мелом на его двери: «Вот как Нарен разговаривает с мамой…» Случилось так, что Нарен привел домой приятелей, которые, на горькое его унижение, это прочли.

Как-то в минуту жестокой откровенности Нарен спросил отца:

– А что ты сделал для меня? Отец не обиделся.

– Подойди к зеркалу, – ответил он, – и увидишь. Однако в целом Нарен к отцу относился с любовью и с уважением и с отцовским мнением очень считался. Однажды он у отца спросил:

– Как я должен вести себя в жизни?

– Никогда не выказывай удивления, – последовал ответ, который мог бы дать сыну любой английский джентльмен девятнадцатого века.

Нарен следовал отцовскому совету в жизни, хоть и не совсем так, как имел в виду отец, ибо хладнокровие, с которым он впоследствии встречал все беды и несчастья, были

хладнокровием отрешенного монаха, а не доброжелательным безразличием Вишванатха.

Мать Нарена, Бхуванешвари, была красивой и статной индуской старого воспитания: глубоко религиозной, почти не получившей формального образования, но отличавшейся поразительной памятью, позволявшей ей усваивать многие вещи, единожды услышанные в случайных беседах. С большим хозяйством она управлялась превосходно и без всякого видимого усилия. Бхуванешвари родила троих сыновей – Нарен был старшим – и четверых дочерей, две из которых, однако, умерли в младенчестве.

Физически Нарен больше походил на деда, чем на отца, и было замечено, что он с самого детства тянулся к странствующим монахам, как когда-то и Дургачаран. Нарена даже приходилось запирать, когда странствующий монах стучался в дверь, иначе он мог отдать тому все, что попадется под руку, даже материнские наряды. Лет четырех или пяти от роду Нарен покупал себе на базаре изображения богов и богинь, приносил домой и усаживался перед ними в позе лотоса, закрыв глаза. Дело было в том, что он наслушался преданий о древних мудрецах, которые сидели, погруженные в размышления, пока их волосы не отрастали до земли и не прорастали в почве – наподобие воздушных корней баньяна. Нарен очень надеялся, что это произойдет и с ним.