Квартира в Париже - Люси Фоли

– Привет. – Я наклоняюсь к ней, улыбаясь своей самой заискивающей улыбкой. – Могу я одолжить?

Она хмурится, смотрит на меня с легким отвращением, но не отказывает.

– Si tu veux[82].

Я наношу немного на палец, прикладываю к губам – помада темно-вампирского красного цвета – и возвращаю ей.

Она поднимает руку.

– Non merci. Оставь себе. У меня есть другая. – Она перекидывает блестящую прядь волос через плечо.

– О. Спасибо. – Я надеваю крышку, и она закрывается намагниченным щелчком. Я замечаю, что сверху на нем нанесены маленькие переплетенные буквы С.

У мамы была такая помада, хотя у нее определенно не было лишних денег, тем более на дорогую косметику. Но такой она была: потратиться на губную помаду и остаться на ужин ни с чем. Я, сижу на стуле, свесив ноги. Она прижимает восковый огрызок к моим губам. Разворачивает меня лицом к зеркалу. Вот так милая. Разве ты не красавица?

Теперь я смотрю на себя в зеркало. Надуваю губы, как она и просила меня все эти годы – миллион лет, целую жизнь – назад.

Итак, готово. Финальный шрих.

Я возвращаюсь наверх.

– Готова, – сообщаю я Тео. Он допивает остатки своего до смешного крошечного бокала пива. Быстро пробегает взглядом по одежде. Его рот приоткрывается, и на долю секунды я думаю, что он отвесит мне комплимент. Не знаю, как бы я отреагировала, но услышать в любом случае было бы приятно. Но вместо этого он указывает на мой рот.

– Немного криво, – говорит он. – Но да, в остальном должно подойти.

Да иди ты. Я потираю уголок своих губ и ненавижу себя за то, что мне есть дело до его мнения.

Мы выходим из бара, сворачиваем на улицу, по которой прогуливается сплошь рафинированная публика. Готова поклясться, воздух здесь пропитан запахом дорогой кожи. Мы проходим мимо сверкающих витрин магазинов для богачей: «Шанель», «Селин», и ага – «Изабель Марант». Он уводит меня подальше от толпы в переулок поуже. На обочинах стоят сверкающие автомобили. В отличие от многолюдного бульвара, здесь ни души, и здесь темнее, меньше уличных фонарей.

Тео останавливается у двери.

– Вот мы и пришли. – Он смотрит на часы. – Мы немного задержались. Надеюсь, они нас впустят.

Я смотрю на дверь. Без номера, но есть табличка со знакомым символом: взрывающимся фейерверком. Где мы находимся?

Тео протягивает руку – снова пахнет цитрусовой туалетной водой – и нажимает на дверной звонок, который я не заметила. Дверь с щелчком распахивается. Появляется мужчина, одетый в черный костюм и галстук-бабочку. Я наблюдаю, как Тео выуживает из кармана карточку, ту самую, которую я нашла в бумажнике Бена.

Швейцар смотрит на карточку, кивает в нашу сторону.

– Entrez, s’il vous plaît[83]. Вечер вот-вот начнется.

Я пытаюсь заглянуть за спину швейцара, чтобы хоть мельком увидеть, что за ней находится. В конце коридора виднеется ведущая вниз лестница, тускло освещенная канделябрами, в которых горят настоящие свечи.

Тео кладет руку мне на поясницу и, слегка подтолкнув, направляет вперед.

– Давай, – говорит он. – Мы здесь не на всю ночь.

– Arrêttez[84], – гаркает швейцар, рукой преграждая нам вход. Он оглядывает меня с ног до головы. – Votre mobile, s’il vous plaît[85]. Телефон и камера запрещены.

– Э-э… почему? – Я оглядываюсь на Тео. Снова вспоминаю, что я абсолютно ничего не знаю об этом парне, кроме того, что написано на его визитной карточке. Он мог быть кем угодно. Он мог привести меня куда угодно.

Тео слегка кивает, руками показывая: не суетись. Делай, что говорит этот парень.

– О’кей, – я неохотно отдаю свой телефон.

– Vos masques[86]. – Мужчина держит в руках два куска ткани. Я беру свой. Черная шелковая маска.

– Что…

– Просто надень… – шепчет Тео мне на ухо. А потом громче: – Позволь мне помочь, дорогая. – Я стараюсь вести себя естественно, пока он приглаживая мои волосы, завязывая маску на затылке.

Швейцар приглашает нас пройти.

Мы спускаемся вниз по лестнице.

ДЖЕСС

Подвал. Я вижу тускло освещенные темно-красные стены, людей, сидящих перед сценой, скрытой за бархатным занавесом винного цвета. Многие поворачиваются, чтобы посмотреть на нас. Мы последние гости.

– Что это, черт возьми, за место? – шепчу я Тео.

– Ш-ш-ш.

Какой-то швейцар в черном галстуке встречает нас у подножия лестницы и просит следовать за ним. Мы проходим мимо стен, украшенных золотыми фигурками танцоров, затем лавируем между маленькими кабинками с людьми в масках. Они сидят за столами, повернув лица в нашу сторону. Я будто на витрине, это так неприятно. К счастью, столик, за который нас посадили, находится в углу – определенно худший вид на сцену.

Мы проскальзываем в кабинку. Здесь, на самом деле, тесновато, особенно с длинными ногами Тео, которому приходится подтягивать их к себе, упираясь коленями в деревянную перегородку. Он выглядит так неуклюже, что при других обстоятельствах я бы рассмеялась. Из-за того, что места осталось совсем немного, мне приходится сидеть, прижавшись бедром к его бедру.

Трудно сказать, действительно ли это место старое или же просто стилизовано под старину. Все окружающие довольно состоятельны; и судя по их нарядам, они могли бы провести вечер в театре. Но атмосфера здесь иная. Я оглядываюсь, пытаясь откинуться на спинку стула, выглядеть непринужденно, будто я вписываюсь в компанию, среди сшитых на заказ костюмов, усыпанных драгоценными камнями шей и ушей, причесок богатых людей. От них исходит странный, голодный, энергичный гул – повсюду витает дух возбуждения, предвкушения.

Подходит официант, чтобы принять наш заказ на напитки. Я открываю меню в кожаном переплете. Никаких цен. Я бросаю взгляд на Тео.

– Deux verres du champagne[87], – быстро говорит он. – Он поворачивается ко мне с улыбкой фальшивого обожания – настолько убедительной, что у меня мурашки бегут по коже. – Учитывая, что мы празднуем, дорогая. – Я, на самом деле, надеюсь, что он платит.

Официант возвращается через минуту, размахивая бутылкой, завернутой в белую салфетку. Он разливает шампанское в два бокала. Я отпиваю из своего. Шампанское очень холодное, крошечные пузырьки пощипывают язык. Вот уж не думала, что когда-нибудь распробую его по-настоящему. Мама говорила, что она «любительница шампанского», но я уверена, что она вряд ли когда-нибудь его пробовала: просто пила дешевые сладкие подделки.