Новая инквизиция - Александр Щеголев

Для коронного трюка – распиливания – вывели пятую, до сих пор не выходившую на манеж девушку. Володька выдохнул в ухо что-то восхищённо-похабное. Действительно, красивая, подумал Даня, но… Что-то неживое, что-то механическое было в пятой ассистентке – в лице, в глазах, в движениях.

…Маг в финальном действе словно бы и не участвовал – застыл неподвижной статуей, руки протянуты к возвышению, где установлен ящик. Пилили ассистентки – с улыбками, посылая почтеннейшей публике воздушные поцелуи. Пилили на полном серьёзе – по крайней мере ящик – ярко-жёлтые опилки тонкими струйками лились из-под двух пил. А потом…

Пятая ассистентка закричала – длинно, пронзительно. Полотна пил покраснели. Алые брызги вылетали из распилов. Улыбки ассистенток напоминали оскалы. В повизгивание стали вплёлся новый звук – как будто под зубцами в самом деле заскрежетала кость. Крик девушки не смолкал. Сзади кто-то хлопнулся в обморок – не в томно-демонстративный, в настоящий – голова хрустко ударилась о пустую скамью.

Даню передёрнуло. Ну к чертям такие фокусы…

Публика, похоже, была солидарна с Даней. Первоначальное оцепенение сменилось свистом, возмущёнными выкриками. Дамы требовали немедленно прекратить, мужчины сжимали кулаки и в открытую грозили магу. Становой пристав Григорий Кузьмич, багровея лицом, протискивался меж скамей к арене…

И все кончилось.

Маг стоял, словно впитывая эмоции зала, словно наслаждаясь слышными лишь ему бурными овациями – а потом вышел из оцепенения, и накинул шелково-расшитое покрывало на ящик (кровь из распилов лилась ручейками), и сделал несколько пассов…

Распиленная девушка выскочила из своего саркофага, улыбнулась, помахала рукой, убежала за кулисы – драпируясь в то же покрывало… Движения и улыбка опять показались Дане мёртвыми. Аплодисментов не было. Было гробовое молчание… Представление закончилось.

– Данька, у тебя к'овь на лбу… Да нет, левее… – сказал Моня, когда они проходили под тусклым фонарём. – К'аска, наве'ное, теат'альная…

Разоблачительный пыл Мочидловера теперь несколько поугас.

Даня провёл пальцем по лбу. Понюхал липкую субстанцию, осторожно лизнул…

Противный солоноватый вкус.

Кровь.

Он сплюнул. Гадость… Но крови Даня Буланский не боялся.

– Не стоит, право не стоит, – сказал Богдан почти даже ласково. – Я знаю, что Гудини вы и в ученики бы не взяли, но эти браслетики не простые. Нарочито для таких, как вы, сделаны…

Пленник посмотрел на него злобно. Промолчал. Но какие-то манипуляции скованными за спиной руками продолжил – похоже, пытался порвать оковы – лицо исказилось, жилы на лбу вздулись.

– Не трудитесь зря, господин Черноиванов… – снова сказал Богдан.

Но вынул из внутреннего кармана сюртука Дыев нож – бережёного Бог бережёт.

От тенятника можно ожидать всего. Тем более от такого – двадцать пять лет собиравшего силу не только ритуальными убийствами молодых девушек, но и поглощением эмоций наблюдавших это дикое зрелище людей. Убийства чаще всего совершались чужими руками… Впрочем, порой он убивал сам и без посторонних глаз – как здесь, в Польно.

– Меня зовут Де Лануа, – в очередной раз процедил пленник.

– А в паспорте написано – Геннадий Черноиванов, мещанин, – в очередной раз деланно удивился Богдан, изучая трофей – обширный бумажник.

– Тогда прочитайте документ, что лежит в соседнем отделении… На имя Черноиванова.

– Вот как заговорили… Ничего не получается с наручничками? Я предупреждал… Ну и что тут у вас за цидулька… Ах, какие печати… Какие сигнатуры… его высокопревосходительство генерал Курлов руку лично приложили. Только я-то, милостивый государь, по другому ведомству служу, мне жандармские бумажки не указ. Десятое присутствие Святейшего Синода, может слышали? А-а, вижу, слышали… К тому же, находимся мы сейчас на территории Австро-Венгерской Империи, где предписание сие о содействии силы не имеет.

Богдан медленно разорвал бумагу пополам. Потом ещё раз, ещё… И запихал кучку клочков обратно в бумажник.

– Скажу по секрету, вам и в России этот листок не помог бы. Потому как господин Курлов недавно приискал себе другого советника в делах прорицательских. Дремучий мужичок, из Тобольской губернии, но сила природная непомерная… А самое главное – в кишках девичьих свежевынутых для прорицаний не нуждается. Так что не будем, сударь, Моню Мочидловера тут изображать. Перейдём к делу…

Богдан говорил медленно, размерено, постукивая в такт словам по столешнице черенком ножа.

А потом как будто взорвался.

Опрокинутый стул не успел рухнуть на пол – Богдан оказался у тенятника. Ударил без замаха. Ещё раз. Приставил Дыев нож к кадыку, надавил другой рукой на затылок. Шипел негромко и страшно, как разъярённая змея:

– Я шёл к тебе десять лет, гнида! Десять лет назад, после богомерзкого действа в Маневичах – ты сделал первую свою ошибку. Ты увёз с собой Ингу Зайдер, а я… А я поклялся её найти. Хотел разыскать – известной цирковой артисткой… А нашёл мёртвой и… Не стоило тебе увозить её… Второй раз ты ошибся тут, в Польно… Не надо было сваливать эту девушку на Гильснера. Напрасный ход… Сошло бы и здесь, как сходило там, в России. Гильснер – конечно, паршивая овца, – но из стада рабби Исраэля. Не стоило подставлять именно его. Все закарпатские евреи повисли у тебя на хвосте…

Тенятник молчал. Струйка крови скатывалась из разбитого носа – и быстро слабела. Богдан тоже замолчал. Отошёл от Де Лануа, устыдившись вспышки, нарушившей всегдашнее ледяное спокойствие. Внутри было пусто. Когда кончается путь длиной в десять лет, так оно и бывает…

– Где твоя дочь? – перешёл Богдан к главному.

Дочь тенятника должна была умереть несколько лет назад от белокровия – и умерла бы, не спаси её отец единственным в своём роде лекарством. Ценой спасения девочки были десятки укромных могилок, разбросанных по западным губерниям и сопредельным странам… Десятки девушек, не ставших артистками. Не ставших женщинами… Ставших выпотрошенными трупами.

– Где ты её прячешь?

Тенятник молча оскалился.

Богдан оскалился в ответ. Пусть тварь на редкость живуча – но боль от зазубренного Дыева ножа меньше не станет. Сегодня воздаётся за все и за всех – той же мерой. Он шагнул вперёд, поигрывая ножом…

Тенятник атаковал.

Это была почти безнадёжная попытка – отчаянный бросок с руками, скованными за спинкой громадного дубового стула. Стул взлетел в воздух вместе с телом – и вместе с ним обрушился на утоптанный земляной пол…

Богдан застонал. Безнадёжная попытка удалась – когда оскаленные зубы были в пяти вершках от его горла, Богдан отмахнулся ножом – чисто рефлекторно. И попал – рефлексы у него были безупречные.