Кольцо принца Файсала - Бьярне Ройтер

– Я работал у кузнеца, – пояснил Том и развязал рабу руки.

– Это видно по твоим ладоням, – ответил Кануно.

Том кивнул и отбросил инструменты в сторону. «Да, – подумал он, – я работал у кузнеца, и я ловил сельдевых акул, натирал столы, охотился на крыс и угрожал людям, я видел изнанку жизни, спал под открытым небом и был так голоден, что ел ворованную еду, а теперь наворотил такого, что должен буду до конца жизни прятаться и скрываться. А виновата во всем эта чертова ирландская кровь, что течет в моих жилах. У нее своя воля, совсем как у линий на моей руке, и этого уже не изменить, ибо я сам выцарапал себе надпись на могиле в тот день, когда отправился в море на поиски обломков кораблекрушения. Что еще уготовила мне судьба?»

– Эй, кому тут еще сбить кандалы? – крикнул Том. – Йооп, ты слышишь меня?! – Том плакал и смеялся одновременно. Потом вытер нос и, схватив молоток, забросил его в кусты.

С закрытыми глазами он постоял немного, собираясь с мыслями, снова открыл глаза, посмотрел на небо, затянутое серой, угрожающего вида пеленой, и кивнул Кануно. Раб не двигался.

– Если ты хочешь что-то сказать, Кануно, – простонал Том, – то говори сейчас, пока я в хорошем настроении.

Кануно немного подумал, затем подошел к Тому и серьезно на него посмотрел.

– Когда я увидел тебя в бараке, – сказал он, – я уже знал, что так случится.

Кануно прикоснулся к своему клейму.

– Потому что у тебя самого оно есть, – прошептал он, – клеймо. Оно в твоих глазах.

– Это так заметно? – тоже шепотом спросил Том.

Кануно кивнул и попятился к хижинам рабов. При этом он не спускал глаз с Тома, который в свою очередь тоже безотрывно смотрел на него.

На мгновение негр пропал, исчезнув за дверью барака, который был его домом целых восемь лет. Когда Кануно появился снова, в его руках был узелок, который он быстро привязал к седлу. Он успел натянуть на себя рубашку и сунуть за пояс нож.

– Ну что, бомба, поехали? – спросил он.

– Да, поехали, – ответил Том, – только меня зовут Коллинз. Том Коллинз.

Кануно сказал, что он постарается это запомнить.

Вместе они выехали через ворота, на которых было написано «Арон Хилл». Том придержал лошадь. Кануно бросил на него взгляд.

– Куда теперь, Том Коллинз? – спросил он.

Том обреченно пожал плечами.

– Не знаю, но в любом случае на море.

Кануно окинул его взглядом и пробормотал, что это хорошая идея.

Том посмотрел на него.

– А ты? – спросил он.

– Обо мне не беспокойся.

Том кивнул.

– Удачи, – сказал он и повернул лошадь.

Кануно окликнул его и, сунув руку под рубашку, снял с себя амулет на кожаном шнурке.

Без лишних слов он повесил его на шею Тому.

– Он приносит удачу, – сказал Кануно, – раньше он принадлежал моим отцу и деду и был единственным, что оставалось у меня своего, когда я был продан восемь лет назад в рабство. Но теперь я свободный человек. И все благодаря тебе, Том-бомба.

– Коллинз, – поправил Том, разглядывая амулет. – Мое имя – Том Коллинз.

Кануно улыбнулся и повернул лошадь.

– Будь здоров, Том Коллинз, – крикнул он на прощание, – мои дети будут носить твое имя!

Том улыбнулся ему усталой улыбкой.

Секунду спустя Кануно уже исчез в столбе пыли. Том медлил, все еще слегка ошарашенный случившимся.

Он в последний раз взглянул на «Арон Хилл» и, повернув лошадь в противоположную сторону, издал громкий крик и понесся галопом прочь.

Он сидит на небольшом постоялом дворе в комнатушке под самой крышей, которая протекает, когда дующий с океана пассат приносит дождь. В городе стоит невыносимая жара, но ближе к вечеру воздух свежеет; большие тяжелые капли срываются со стен и потолка и собираются в стоящих на полу щербатых тарелках.

У затаившейся под стрехой сырости хорошо знакомый кислый запах плесени, тепло и влажность, смешиваясь, усиливают приторно-сладкую вонь от гниющих насекомых.

Шуршат тараканы, толстые, как мыши, и наглые, как крысы. Но у того, кто живет в щелях и трещинах старого дома, нет и не было имени – он появляется в сумеречную пору и кормится клещами, которые невидимы для всех, кроме него.

Тома вновь посетил его старый приятель.

Геккон таращится на него с деревянной балки, за которую держится своими маленькими желтыми лапками-присосками.

Том сразу узнает эту всезнающую и чуть настороженную улыбку, хотя геккон давно не удостаивал Тома своим вниманием.

– Хорошо здесь, – говорит геккон, высовывая язычок, – хотя запах мог бы быть и получше.

– От тебя же и пахнет, – вздыхает Том.

– О нет, это всё сырость, не говоря уж о страхе, который стекает по этим стенам. У страха смерти именно такой запах, и исходит он не от дерева, а от нового постояльца.

– Я мог бы запросто разрубить тебя пополам, мерзкая гадина.

– Мог бы, – усмехается геккон, – как нечего делать. Только зачем тебе половинки геккона?

– Заткнулась бы лучше, склизкая тварь, – цедит сквозь зубы Том.

– Извини, я просто подумал, что мое общество как-то тебя взбодрит. Значит, ошибся. Откуда бедной маленькой ящерке знать о людских печалях!

Том встает и почти вплотную приближается к ящерице. Потом переводит взгляд на свои руки.

– Мне уже кажется, что я тоже вот-вот позеленею, – шепчет он.

Геккон спускается вниз по стенке.

– К сожалению, я дальтоник, – говорит он, – но, сдается мне, над тобой нависла угроза, и твоя жизнь снова в опасности.

Том смотрит в окно, разговаривая сам с собой.

– Я достал из потока тьму и подарил этому городу ночь, и из тьмы вот-вот появится пятнистый леопард. Я – пеликан, а Йооп – хищный зверь. Он уже здесь. Тьма выдала меня, и теперь лишь вопрос времени, когда он обнаружит свою добычу.

Том оборачивается к своему гостю.

– Дай мне совет, старина геккон, скажи мне, что я должен сделать, чтобы вновь увидеть мать и сестру.