Прогулки по Луне - Саша Кругосветов

Ну, думай, Инга, думай, все ли ты учла? Не подведет тебя Клаус? Наверное, согласится, куда ему деваться? Не попрет же он против такой машины, против советской системы, – прихлопнут, и нет больше Клауса Шмидта. Согласится, не полный же он дуралей. Потянет ли – вот в чем вопрос. Игра-то большая затевается. Чего я-то переживаю? Клаус Шмидт – не мой выбор.

Все, поздно пить боржоми. Через десять минут встреча. Здесь недалеко, но надо еще дойти. Марка за кофе. Официант без чаевых остается? Ничего, перетопчется. Вперед, Инга!

Лабиринт недалеко от жилища Йодгара. «Ветров, похоже, еще там, пока его не видно». Нейтен рассматривает карту на своем смарте.

Так, вот план подходов к жилищу наставника. Близнецы определили мне место где-то здесь. Тогда все подходы к пещере будут просматриваться. И злоумышленников мы обязательно увидим до того, как они встретятся с Юрием. Хорошо, что Бабум не смог, какие-то дела у него образовались. Он, правда, не знал, зачем нас пригласили. Если бы знал, что энки затеяли что-то против Юрия, бросил бы все дела, обязательно пошел бы со мной. Но я обещал близнецам не говорить ему, что готовится нападение и мы должны его предотвратить. Все к лучшему. Зачем подвергать его опасности?

Что касается близнецов – у них не будет проблем. У них особый статус. Никто не решится нападать на этих нипуртов. За это могут пустить в аннигилятор. Такого, правда, не было, говорят, несколько сот лет. Потому и не было, что наказание ужасное. Тело разлагается на атомы и молекулы, а ты до самого конца сохраняешь сознание и испытываешь невообразимые мучения. Центр боли аннигилируется последним. И это продолжается недели и месяцы.

У меня могут быть проблемы, у Билла тоже могут быть проблемы – волобуи не любят перебежчиков, а землян – просто ненавидят.

Проблемы могут быть. Но я готов пострадать за правое дело. Первый раз в жизни. Я готов, а Биллу-то зачем? Невинный, аки агнец божий. Для чего ему рисковать здоровьем, а то и жизнью?

Эта система туннелей похожа на человеческую судьбу. Идешь по туннелю, все освещено. Вроде ясно, видно, куда идешь. А ведь перед этим была развилка. Если бы ты повернул не сюда, мог бы идти по соседнему штреку. И ты уже не узнаешь, куда он привел бы тебя. А этот штрек, по которому ты сейчас идешь. Ты тоже не знаешь, куда он тебя приведет. Какие развилки ждут, какие жуткие, ужасные ямы подстерегают в пути. Или наоборот – окна, освещающие дорогу, и, в конце концов, выход из лабиринта.

А кто-то ведь знает всю систему туннелей, знает, куда ты идешь и найдешь ли ты выход – дорогу к свету. Кто этот кто-то? Тот, кто создал систему туннелей. Он иногда может подсказать: иди прямо, дружок, или поворачивай направо. А может и промолчать – решай сам куда идти. Хочешь быть свободным? Будь им, бери тогда и ответственность на себя за все решения.

Ну что, Клаус? Сорок пять перевалило – какие итоги подводить будешь? Больше десяти лет здесь, на Луне, скоро пятьдесят, закат жизни. Ну не закат, а все равно – вниз по наклонной, начало заката. Хоть и другая планета, другая цивилизация, кладезь научных достижений и так далее, а все равно – провинция.

Жизнь – коту под хвост. Конечно, я здесь уважаемый человек. И только. Уважаемый, довольно пожилой человек. Без своего дела, без семьи, без детей, без положения, без будущего.

Как это я так все профукал? Начинал неплохо. Ждал – вот-вот лопнет Варшавский блок, снесут Берлинскую стену. Пойдет приватизация, буду при собственности, при всех делах.

Зачем я вообще согласился на эту поездку? Поездку… Не поездка это. Конечно, оказаться на другой планете, влиятельным агентом… Теперь выясняется, что я уже на две разведки работаю. Может, и неплохо.

А ведь мог и спалиться. Вычислили они меня, надеюсь, «американская девушка», как ее называла Инга, не пострадала – где она сейчас, что с ней? У кого я могу узнать о ней, я ведь теперь Нейтен Уокер, как меня может интересовать судьба какой-то девушки из обслуживающего персонала?

В шаге был от провала. Хорошо, что это был последний челнок. Удалось зацепиться. Выкрутился.

Был бы жив настоящий Нейтен Уокер, сдал бы он меня в Умме местным властям, сидел бы я в карцере, тогда я еще не знал Армстронга, а теперь знаю: от Армстронга, что от первого, что от второго, точно бы не выскочил. Ждал бы следующего корабля на Землю. Может быть, ждал бы всю жизнь.

В конце концов, для меня все неплохо сложилось. Хотя нельзя так говорить, думать так – тоже нельзя. Хороший был человек этот Нейтен, настоящий, правильный. Не то что я – с трухой и гнильцой. Слава богу, хоть здесь нет на мне греха. Пожалел он меня, знал, что последний рейс, согласился высадить на Луне, чтобы руки CIA меня не достали. Сам и пострадал. Нет здесь моей вины. Посадка жесткая получилась. Разбился он. Кабина, к счастью, не разгерметизировалась, но могла в любую минуту, и тогда мне бы тоже каюк. Я еле дотянулся до Уокера – наручник не давал отойти от кресла, – достал из его кармана ключ, мог ведь не дотянуться, мог не найти ключа, скорей, скорей, пока есть воздух в кабине, отцепился и влез в другой скафандр. Фу-у-у, здесь свой автономный баллон с воздухом. Как я мог помочь Уокеру? Да он, похоже, скончался, так и не приходя в сознание. А я шишками отделался. Шишками да синяками. Еще Бабум, чистая душа, вовремя оказался около шлюза, помог мне выкарабкаться, до людей добраться.

Потом, правда, пришлось следы заметать. Хорош бы я был, если б явился в колонию и заявил: «Так, мол, и так, я – советский шпион, вяжите меня». Нет уж, братушки. Вот как все было: «Шпион разбился при посадке, туда ему и дорога. А я – капитан Нейтен Уокер. На орбиту мне уже не вернуться. Корабль, что на орбите, поведет к Земле второй пилот. А мне здесь придется остаться, – что делать? Вот салун, вот его оборудование, вот напитки, буду этим заниматься». Кстати, и для семьи Нейтена тоже лучше – будут считать, что он жив. Далеко, правда, но жив. Может, когда и вернется. Надежда, у них остается надежда. Очень даже гуманно.

А хвосты пришлось пообрубать. Грубо, конечно. Даже более того. Так-то, дружок. До этого цеплялся за последнее, хотел считать себя приличным человеком. А вот…

Убрал вначале капитана Андерсона, того, кто там, на орбите, сопровождал меня в посадочный модуль. Он, как увидел меня, сразу хотел арестовать. А я ему: «Неизвестно, что здесь со мной сделают, давай хоть записку напишу для родных». Он отвечает: «Успеешь еще, и не одну». «А как сдохну или грохнут меня? Не, давай сейчас». Достал ручку. Он заинтересовался: «У, какая ручка – старинная, перьевая, чернилами пишет, наверное, и перо, поди, золотое. Дай посмотреть». – «Смотри. Дарю, если нравится. Напишу письмо и все. Больше она мне не пригодится, видать». Протянул ему ручку и как бы передавал неловко, в последний момент чуть не выронил, кольнул его в руку, будто невзначай. Чуть-чуть. «Прости, ради бога. Не больно?» – «Ничего, пустяк. Совсем не больно. Красивая ручка, раритет, не жалко?» – «Для тебя – нет». Поговорили немного – минуту – что да как. Ему плохо. Голова закружилась. Здесь бывает такое попервоначалу – непривычно малый вес, разреженный воздух. Дальше – больше. Вызвал врачей – сердечный приступ, что-то делали, вызвали селенитских спецов, не откачали. Ушел, не приходя в сознание.