Шаги навстречу - Кевин Алан Милн

— Что это значит?

Теперь я перечеркиваю сердце крест-накрест.

— Это означает, что мне нужно новое сердце. Я стою в очереди на пересадку. Родители привезли меня на лето сюда, чтобы отвлечь, пока мы ждем донора. Врачи говорят, что мне необходимо сделать пересадку в ближайшие пару месяцев или случится ужасное.

— Ты хочешь сказать…

Я понимаю, о чем он спрашивает, и именно этого вопроса мое самообладание выдержать не в силах. По щекам начинают бежать слезы — как будто я оплакиваю все то, чего у меня может и не быть, и просто от стыда, что мне так себя жалко. Я киваю, но все равно не поднимаю на него глаз. Наступает момент, когда я уверена, что он найдет вежливый предлог откланяться, несмотря на испытываемую ко мне симпатию. Кто знает, может быть, он даже остановится у дома на обратном пути и пригласит на свидание Бри. В конце концов, моя сестра цела и невредима, а у меня дырка в сердце.

Через секунду Тэннер берет меня за руку.

— Будь оптимисткой, — мягко говорит он, — ты же в очереди на пересадку.

Что-то в его тоне заставляет меня смеяться даже сквозь слезы.

— Да уж. Повезло.

— Нет. Я серьезно. — Он машет в сторону горизонта. — Только взгляни туда, Энн. Сейчас между тобой и тем берегом бескрайний океан, но это не означает, что ты в итоге не сможешь встретить девушку, которая на том берегу смотрит на нас. Как только станешь в списке первой — ты на вершине мира.

Меня смешит его серьезность, но смех сквозь слезы превращается в фырканье.

— И каковы ее размеры?

Тэннер прищуривается, серьезно машет рукой в сторону океана.

— Как у самой глубокой впадины в этом синем океане, — произносит он смешным низким голосом.

Теперь я смеюсь искренне. Что-то в его шутке помогает мне успокоить слезы.

— Скорее, это похоже на глубокие зыбучие пески: кажется, будто тебя затягивает с головой. С каких пор ты стал таким поэтом?

Он продолжает низким голосом:

— Только когда пытаюсь произвести впечатление на по-настоящему клёвую девчонку. — На секунду он умолкает, а потом на пол-октавы ниже: — Работает?

Мой смех резко обрывается. Он сказал это смешно, но я вижу, что это совсем не шутка.

— Ты слышал, что я тебе рассказала, Тэннер? Мне нужно новое сердце. Очень скоро. И ты все еще хочешь произвести на меня впечатление?

Он отвечает своим обычным голосом:

— Не произвел?

Я пожимаю плечами.

— Я просто… Произвел. Я поражена, что ты еще не ушел.

— Ушел? С чего это?

— Господи, не знаю. Больное сердце — достаточно весомая причина. Неужели не понятно? Прямо сейчас, в эту самую минуту, у меня может случиться сердечный приступ, я могу умереть. Неужели тебя это не пугает?

— А тебя пугает?

— Да!

Он смотрит на часы, потом отворачивается, опять смотрит на часы.

— Что ж, минута прошла, а ты все еще здесь.

— И?..

— Ты же не умерла.

— Но могла бы. Если не в эту минуту, то в следующую или через одну, может быть, завтра или послезавтра.

— А может быть, и не умрешь, потому что стоишь в очереди.

Я не нахожу, что на это ответить.

— Значит, после того как ты узнал обо мне правду, ты все еще хочешь пригласить меня на свидание?

— А с чего бы я передумал?

Я улыбаюсь ему, любуясь его вьющимися волосами и теплой улыбкой. По телу пробегает дрожь. Неожиданно я чувствую волнение, замешательство и глубокое-глубокое потрясение. Я вытираю перечеркнутое сердце на песке и быстро рисую новое, побольше первого, без дыры посередине. Встаю.

— Не знаю, — шепчу я. — Но я рада.

Рада? Неужели я только что сказала «рада»? Боже мой, «рада» — даже отчасти не может описать то, что я сейчас чувствую. Я настолько счастлива, что готова его расцеловать — если честно, и поцеловала бы, но боюсь, что могут увидеть родители. Вместо поцелуя с широченной улыбкой на лице я беру его за руку — влажную ладонь, и мы шагаем назад к дому, где Тэннер подтверждает родителям, что я рассказала ему правду, всю правду и ничего, кроме правды. Да храни нас Господь.

Перед уходом Тэннера папа отводит гостя в сторону для «мужского» разговора. Они собирались общаться с глазу на глаз, но я слышу каждое слово даже с противоположного угла комнаты.

— Я просто хочу удостовериться, что мы поняли друг друга, — говорит папа. — Я не в восторге от того, что ты увиваешься вокруг Энн, но видеть ее такой счастливой… приятно.

— Да. Приятно.

— Да… пока.

— Пока?

Папа кивает.

— Я хочу сказать: не разрушай это. Не обижай ее. Если думаешь, что можно немного с ней поразвлечься, а потом разбить ей сердце, — уходи прямо сейчас.

— Папа! — кричу я из противоположного конца комнаты.

Он поднимает руку:

— Секундочку. Я почти закончил.

— Не волнуйтесь, — успокаивает Тэннер. — Подобного не случится.

— Обещаешь?

— Да.

— В таком случае хорошо. Я настаиваю на выполнении обещания. Я адвокат, не забывай, а мы с тобой только что заключили устный договор. Не подведи меня.

Больше я не выдерживаю. Быстро пересекаю комнату и бросаюсь на выручку Тэннера.

— Хватит юридических бесед, папа. Ты в отпуске, забыл? — Поворачиваюсь к Тэннеру: — Прости… за все. — Киваю в сторону отца, который в очередной раз нацепил на лицо дурацкое сердитое выражение. Мне кажется, что он намеренно пытается вызвать неприятие, но не получается. — В любом случае спасибо за сегодняшний вечер. Знаю, тебе уже пора, но я с нетерпением буду ждать среды.

— Я тоже, — отвечает он. — Тогда до встречи.

Знаю, что это немного похоже на слежку, но я смотрю ему вслед через окно, пока он не скрывается из виду. Потом несусь наверх и все в мельчайших подробностях записываю в дневнике. Многие дни за прошедшие пару лет я забывала очень быстро, но это день я запомню на всю жизнь!

«Дорогой дневник!

Знаешь, какое чувство испытываешь, когда падаешь, когда желудок подкатывается к горлу, когда начинаешь паниковать и думаешь, что вот-вот умрешь? Я всегда ненавидела это ощущение. Тем не менее прямо сейчас я лечу вниз — быстро-быстро — и совершенно не имею ничего против. Не знаю, когда ударюсь оземь, но сейчас я просто наслаждаюсь полетом. Множество раз я сомневалась, что когда-нибудь это скажу, но теперь мне хочется кричать об этом с крыши: МНЕ КАЖЕТСЯ, Я ВЛЮБИЛАСЬ!»

Кейд