Перемещенное лицо - Владимир Войнович

– Так вот, дорогой, что я тебе скажу, – начал он. – Ты,конечно, великий человек, с этим я спорить не буду. Но ты очень жестокий тиран,ради власти своей одного человека готовый на все. Ты уничтожил и продолжаешьуничтожать очень многих людей, причем часто – моими руками. И многие людидумают, что это я такой жестокий, это я все делаю, а ты – хороший, сидишь вКремле и ничего не знаешь. На самом деле я только выполняю твои приказы. Я понатуре человек очень добрый. Да, я, конечно, бабник, но не палач. Палачом менясделал ты. Ты миллионы людей загнал в колхозы и превратил их в беспаспортныхрабов. Народ живет в постоянном страхе, а страна пребывает в глубоком застое, иничто не может измениться, пока ты у власти. Я решил это дело исправить. Рискуясвоей головой, я тебя похитил и подменил актером Меловани. Это очень хорошийактер, он даже лучший актер, чем я ожидал. Он так здорово тебя играет, чтоникому в голову не приходит, что он – это не ты. Ни члены Политбюро, ни даженачальник твоей охраны генерал Власик ничего не заметили. Теперь страной насамом деле руковожу я. Он играет роль, я руковожу, а ты получаешься лишний. Чтоя должен в этом случае сделать? Я знаю, что бы ты сделал со мной, будь ты намоем месте. Но я этого делать не буду. Я мог бы также отправить тебя на конюшнюи приставить к тебе какого-нибудь Чонкина, чтоб он возил на тебе воду и билтебя кнутом. Но я и этого не сделаю, если ты согласишься на мое предложение. Ядумаю, у тебя нет выхода, ты должен согласиться, Гога. Ты же умный человек, тыодин из самых больших умниц на земле, ты понимаешь, что если ты послушаешьсяменя, ты будешь жить и даже очень неплохо. Если не послушаешься, мне придетсясделать с тобой то, что ты сделал бы со мной, или в порядке высшей милостиотправить тебя на конюшню и кормить овсом. Ты меня понимаешь, Гога?

– Говори свое предложение, – хмуро предложил Сталин.

– Оно простое и тебе пойдет на пользу. Ты будешь не простожить. Ты будешь жить хорошо. С тебя спадет этот груз ответственности, которыйты нес много лет…

– Говори короче.

– Говорю короче. Артист Меловани играет роль Сталина вКремле, а ты будешь играть роль Сталина в театре, но твое якобы настоящее имябудет Георгий Меловани. А? Что ты об этом думаешь? Что ты так на меняуставился?

Сталин смотрел на собеседника неподвижным взглядом. Потомего всего затрясло. Он ухватился за край стола и стал медленно подниматься,глядя на Берию с дикой ненавистью, и взглядом своим он, казалось, сейчас же егоиспепелит.

– Стой! Стой! – закричал Берия и, перегнувшись через стол,положил руки на оба плеча своего бывшего вождя и учителя, придавил его назад кстулу.

– Слушай, дорогой, – сказал он, не называя Сталина большеГогой. – Ты, прежде чем сердиться и возражать, подумай. В Кремль ты уже невернешься, ты же понимаешь, что я этого допустить не могу. Значит, тебеостается альтернатива. С одной стороны, ты сам знаешь что. С другой стороны, тыостаешься живой и здоровый и даже играешь ту же самую роль, но не в Кремле, ана сцене, большой разницы нет. Ты там тоже будешь выходить, как обычно, струбкой, будешь говорить какие-нибудь слова, тебе драматург Погодин напишет.

– Ну что ты говоришь, – вздохнул Сталин. Он говорил тихо,потому что устал гневаться. – Как я буду играть? Я же не артист. У менясклероз, я не смогу запомнить слова, которые мне напишет твой Погодин.

– Вай-вай-вай! Подумаешь, беда большая. Не сможешьзапомнить, не надо. Говори что-нибудь. Говори, как в жизни, извини завыражение, любую херню, твой любимый народ встретит тебя и проводит овациями. Изасыплет цветами.

Сталин протянул руку к «Герцоговине Флор», взял папиросу.Когда брал, судорога свела его пальцы и папироса сломалась. Он взял вторую.Рука дрожала. Берия поднес ему спичку.

– А скажи мне, Лаврентий, – сказал Сталин и закашлялся. – Аскажи мне, Лаврентий, – повторил он и, переждав, пока пройдет комок в горле,продолжил: – Что ты сделаешь, если я со сцены или не со сцены обращусь к народуи скажу, что я не актер Меловани, а Сталин? Ты представляешь себе, что народ стобой сделает? Он тебя сметет, он тебя разорвет на куски. Или твои молодцы недадут мне этого сказать и пристрелят меня?

– Ой-ёй-ёй! – заерничал Берия. – Как ты мог такое подумать?Да кто же разрешит моим молодцам пристрелить такого большого артиста? Нет,дорогой Гога, я никому стрелять в тебя не позволю. Больше того, я тебе разрешаюговорить все, что ты хочешь. Но прежде, чем ты решишь выступить перед народом исказать, что ты – Сталин, ты подумай, что этот народ о тебе подумает. И чтоскажут об этом наши психиатры. Об этом подумай хорошенько, дорогой Гога.

Сталин докурил папиросу и прикурил другую от услужливоподнесенной спички.

– Эх, Лаврентий, Лаврентий! – тихо сказал он. – Ты дажебольшая сволочь, чем я.

Следующее утро было выбрано Лаврентием Павловичем длявторого шага в исполнении задуманного, что не казалось ему слишком сложнойзадачей. После завтрака он посидел еще за столом, поковырял заостренным ногтеммизинца в зубах, подумал о тех приятностях, которые его ожидали, сам себеулыбнулся, хлопнул в ладоши и опять на блестящем своем лимузине отправился наближнюю дачу. Здесь его, к его неудовольствию, обыскали точно так же, какраньше, как будто ничего не случилось. «Ну и правильно, – подумал он, – они и недолжны знать, что что-то случилось». Лично генерал Власик проводил его до самойдачи, где в гостиной, в угловом кресле, с потухшей трубкой в зубах, в мундирегенералиссимуса сидел так похожий на Сталина артист Меловани.

– Здравствуй, Коба! – радостно приветствовал его Берия и неудержался, подмигнул.

– Здравствуй, Лаврентий! – отозвался Меловани. Подмигиватьобратно не стал, но своей фамильярностью несколько покоробил ЛаврентияПавловича. «Но, – подумал Лаврентий, – он так и должен себя вести, чтобы никтоничего не мог заподозрить».

– Свободен, – сказал Меловани Власику и повернулся к гостю:– Садись!

И указал подбородком на кресло напротив, не сделав дажепопытки подняться. Это опять неприятно удивило Берия: что это он так себяразвязно ведет? Все-таки в отсутствие свидетелей надо помнить о реальнойсубординации.

– Слушай, – сказал Берия, – я тут подготовил кое-какиеуказишки, а ты скажешь этому козлу Калинину, чтобы он их немедленнообнародовал.

– Указишки? – переспросил Меловани. – Это что?

– Вот, – Берия протянул собеседнику лист бумаги. – Первый –проект указа о переименовании Совета народных комиссаров в Совет министров.Второй – о назначении меня председателем Совета министров.

– И это все? – спросил Меловани.