Сказки чужого дома - Эл Ригби

– Ладно. Я же обещал попытаться. Но… я не буду говорить сам. Задавай мне вопросы. Как тогда.

Медленно отвинчивая от бутылки пробку, Грэгор Жераль молчал. Он сосредоточился на том, чтобы рука не дрожала. Хотя за ним никогда такого не водилось. Никогда.

694-й юнтан от создания Син-Ан. Время ветра Сна

– Сиш. Ты слышишь нас?

Миаль держал руку на широком плече. Его голос звучал мягко и вкрадчиво, голубые глаза встревоженно блестели. Он полностью забыл о том, что вскоре у него будут большие неприятности. Все внимание занимал раненый друг – когда его коснулись, он бешено дернулся, оскалился и забился в угол койки походного госпиталя. Непромокаемый тент над головой закачался.

Тавенгабара нашли час назад. Вытащили из канавы, куда его вышвырнуло из поезда. Шпринг потерял сознание и бессвязно бормотал в бреду. Он очнулся, когда его уже несли к лагерю, наспех разбитому до прибытия служебной техники. На носилках он начал метаться, надсадно вопить и в конце концов бросился на кого-то из Младшей стражи. Успокоил его только удар в челюсть.

Сейчас его жилистые сильные руки были крепко связаны за спиной. Временно – Рин Краусс настоял, чтобы с Сишем скорее поговорили друзья. Что он надеялся узнать, Жераль не понимал, да пока и не вникал. Отметил лишь, что Краусс и сам вернулся из погони каким-то странным. Не таким бешеным, а будто получил дозу… обезболивающего? Успокоительного? Медленно говорил, осоловело смотрел и воспринимал то, что ему говорят, только через раз.

Паолино потянулся к Тавенгабару. Жераль удержал его:

– Не надо. Ты делаешь только хуже.

Сиш выглядел дико: он все еще был мокрым и грязным. Голова была криво, наспех перевязана успевшими запачкаться бинтами. Другие раны – многочисленные ссадины, царапины, кровавые язвы в местах, где кто-то клочьями выдирал густую черную шерсть, – обработать не успели. Медики Санитарного подкорпуса опасались подходить к нему надолго. Ждали, пока алопогонного накачают снотворным и он станет безопасен. Безопасен… Непривычно было произносить подобное даже в мыслях.

– Это же мы.

Третья попытка Миаля кончилась провалом: шпринг зашипел, затрясся, втягивая голову в плечи, и задергал хвостом. Шерсть – недавно угольная, теперь вся сплошь в метках седины – начала вставать дыбом. Но он не попытался броситься. Забился еще дальше, поджал ноги. И неожиданно сипло, но членораздельно прошептал:

– Пусть. Он. Уйдет.

Жераль повернул голову. Миаль побелел как полотно. Его руки сжались в кулаки, взгляд остановился. Он все понял, вне всякого сомнения. Открыл рот, чтобы что-то сказать, и к щекам начала по-детски приливать краска. На разговоры не было времени. Пока – не было. Да и вряд ли слова имели смысл.

– Сходи к Лиру, – как можно мягче попросил Жераль, лихорадочно облизывая пересохшие губы. – Он должен быть в соседнем…

Паолино молча поднялся. Грэгор удержал его за рукав и крепко сжал красную ткань отворота.

– Не бери в голову, слышишь? Он поймет, что это не ты. Просто сейчас он…

Тонкие губы изобразили улыбку. Паолино убрал со лба прядь грязных мокрых волос.

– Поймет. Все поймут. Только это уже никому не поможет.

– Миаль.

– Прости меня. Теперь я…

В проеме появились несколько офицеров Сотни и направились к соседним койкам – туда, где лежал какой-то их товарищ. Миаль осекся, затем кивнул и стремительно выскочил на улицу. Жераль несколько мгновений смотрел ему вслед, борясь с желанием догнать, потом опять развернулся к Тавенгабару, понуро сжавшемуся и зажмурившему глаза.

– Эй…

Волоски вибриссов вздрагивали, хвост дергался. Жераль осторожно вытянул руку и коснулся шерсти за правым ухом шпринг. Убедившись, что там нет ран, почесал это место. Негромко попросил:

– Успокойся.

Они посидели в тишине какое-то время. Жераль не убирал руки. Почесывание было обычным ритуалом у шпринг, помогало им расслабиться, нередко – и вовсе уснуть. Помнится, когда в детстве Миаль рассказал ему об этом, Грэгор только фыркнул, а вот когда друг наглядно продемонстрировал это на Тавенгабаре… Они оба тогда долго хохотали. Сиш был недоволен: «Я тоже найду у вас слабости!» – заплетающимся языком обещал он.

Сколько прошло юнтанов с того дня?…

Сейчас Тавенгабара связали как преступника. Его, одного из тех, без кого в Аканаре в лучшем случае уже считали бы трупы. Связали и скоро начнут обсуждать, в какую лечебницу его упрятать. Наверняка в хорошую, курируемую Дланью, – в конце концов, столько неприятностей случается с доблестными служителями Син-Ан. Состав Сотни меняется регулярно, продержаться больше пары юнтанов и не подохнуть удается единицам. Син-Ан, ласковая мать, любит всех. У нее находится место для сломленных. Но ей некогда выяснять, что их сломало…

– Сиш.

Грэгор сел вплотную. Нужно было держать себя в руках, не выдавать свое состояние. Холод. Вот что нужно. Тавенгабар не двигался и открыл глаза, только когда Жераль положил ледяные руки ему на плечи. Ни в коем случае нельзя было терять контакт.

– Сиш, мы с тобой. Все кончилось. Понимаешь?

Он ждал. Старался сохранить ладони расслабленными, хотя ему хотелось сдавить плечи товарища и встряхнуть. Гадать было невыносимо. Думать, к чему приведут догадки, – еще хуже.

– Да, – глухо отозвался Тавенгабар.

Он даже попытался улыбнуться. Жераль улыбаться не стал, понимая, что получится только кривая гримаса. Кивнул, подался еще ближе и прислонился лбом к мокрому шерстистому лбу шпринг. Контакта теснее быть уже не могло. Глаза напротив застыли. Можно было попробовать задать еще один вопрос.

– Что произошло в поезде?

– Поезд… последние вагоны…

Жераль сжал пальцы еще крепче, с усилием выдохнул и повторил:

– Что там было? Что ты нашел?

Шпринг молчал. Он начинал обмякать. Тяжело кренился вперед, как большая тряпичная кукла.

– Они… – Губы едва зашевелились, но разобраться слова было можно. – Они… были холодные. Как… ты.

Жераль попытался расслабить руки. Длинные когти уже впились в израненные плечи шпринг.

– Кто – они?

Тавенгабар моргнул. Он не понял, о чем его спрашивают, или не хотел понимать. Судя по тому, что Жераль помнил из занятий по медицине мозга… скорее второе. Отвергал. Пытался отвергнуть, но у него не выходило сделать это до конца. Мешала воля. Не угасшее сознание. Не сгинувший рассудок, который нужно было во что бы то ни стало сохранить. Миаль бы помог лучше, у него поразительно получалось успокаивать, неважно, детей или взрослых, преступников или Вышестоящих.

– Они были холодные… как ты. Смотрели. Все смотрели. Они встали.

Шпринг снова задрожал и попытался освободиться.