Майне либе Лизхен - Марина Порошина

– Здорово живешь, Артем Викторович! Все развлекаешься? – Судя по голосу, невидимый собеседник усмехался одновременно снисходительно и презрительно, точь-в-точь как это делал сам Артем Викторович, если приходилось разговаривать с теми, кто ниже и зависим, чтобы эту униженность и зависимость лишний раз ненавязчиво подчеркнуть. – Что за цирк ты там устроил с этим домом? Стариков обижаешь, известного в городе художника избил. Пожар устроил.

– Это не я, Александр Юрьевич! – Детская фраза прозвучала нелепо, и Новиков тут же устыдился. – То есть я хотел сказать, что это провокация. И происки… накануне выборов.

– Ну-ну, – опять усмехнулась трубка. – Это ты журналистам лапшу на уши вешай. Может, и поверят. Хотя вряд ли. Слишком заезженная штука. Слушай, Артем Викторович, – голос стал серьезным, в нем отчетливо зазвучали металлические нотки. – Мы в твой бизнес не лезем. Партвзносы платишь – и молодец. Мы не дети и все понимаем. Но такие дела надо делать по-тихому. Как говорится, не пойман – не вор. А если поймают – будешь вором. Вор должен сидеть в тюрьме, а не в законодательном собрании. Поэтому, как ты сам понимаешь, из списков на выборы мы тебя сразу уберем, причем показательно, другим ворам в назидание. Чтоб не нагло воровали, а с оглядкой, чтоб не попадались. Потому как в стране идет борьба с коррупцией и прочим криминалом, а ты уж совсем какими-то подростковыми делишками занялся – драки, поджоги. Несерьезно. В общем, ты меня понял. Реши как-то по-тихому. Понял? – Собеседник спросил Новикова точно так же, как он недавно спрашивал тупую девицу, имени которой так и не вспомнил. – Ну и молодец.

И, не прощаясь, отключился. Новиков посмотрел на трубку, тоже нажал «отбой» и с силой постучал себя трубкой по голове. Ощущение было такое, что его выдрали, как нагадившего щенка. Звонивший был московским куратором их местной партийной организации, а Новиков недавно и за вполне приемлемые деньги стал вторым секретарем Политсовета Свердловского регионального отделения партии «Любимая Россия». По партийным спискам в ближайшее время Новиков намеревался пройти в областную думу, а там – чем черт не шутит – и дальше идти, в большую политику. Не все же ему на стройках горбатиться, всем отстегивать, кланяться, психовать и платить, платить, платить… В общем, была у него такая мечта – рядом с Жириновским посидеть. А у депутатов, кстати сказать, на их «свечных заводиках» и бизнес процветает куда пышнее, чем у простых, никуда не избранных смертных, пусть даже и таких хватких и расторопных, как он, Новиков. И именно в тот момент, когда все было на мази, надо же ему было связаться с этим домом, с которым, как обещал мерзавец Клюев, не будет никаких проблем! Ну ничего, этот Клюев будет у него землю есть!

* * *

Длинный и трудный день подходил к концу. Жильцы дома номер 148 собрались в кают-компании, как однажды назвал гостиную Елизаветы Владимировны Пустовалов. Повестка круглого стола – а стол в гостиной был как раз таки круглым – была обширной. Надлежало: 1. Подвести промежуточные итоги. 2. Наметить перспективы. 3. Подсчитать потери. 4. Отметить героев и, наконец, 5. Отпраздновать пополнение рядов защитников дома в лице маминого сына Паши, вернувшегося из мест, не столь отдаленных. На последнем пункте особенно настаивала Галина, она же, после пожара волшебным образом начисто избавившись от боли в пояснице, напекла несметное количество пирогов, упоительный запах которых наполнил, казалось, весь дом.

За большим столом, накрытым нарядной скатертью, с большим электрическим самоваром в центре (его и вовсе доставали только по самым торжественным случаям), было тесно. Галина, неразлучный с ней Паша и заглянувший под вечер Колесов, сразу одуревший от запаха пирогов и растерявший часть своей заносчивости, уместились на диванчике. Герману Ивановичу, как-то незаметно для окружающих присвоившему себе статус главы заговора, пришлось отдать кресло. Левушка и Женя на пару оккупировали второе кресло из двух имевшихся и сидели тихо, тесно прижавшись друг к другу, отчего Герман Иванович заметно нервничал и бросал на них тревожные взгляды. Чтобы контролировать их поведение, ему приходилось все время изгибаться и отклоняться то вперед, то назад, потому что Ба предусмотрительно поставила свой стул между креслами. Пустовалов, несмотря на свою худобу, за столом уже ни за что не уместился бы, но он и не претендовал на место под лампой. Для него от Германа Ивановича принесли раскладушку, и он лежал, укутанный до самого носа пледом, в Левушкиных шерстяных носках (за неимением собственных) и мохнатом шарфе, который одолжила ему Женя. Шарф был длинный, обмотав его раз пять вокруг шеи, Пустовалов стал похож на водолаза и совершенно утратил возможность двигаться. Впрочем, двигаться он тоже не имел ни малейшего желания, и даже пироги не лезли ему в горло: зимняя ночь, проведенная на пленере с баллончиком краски в руках, не прошла для него даром – он простудился.

Левушка пытался подсунуть ему градусник, но Ба отвергла эту затею, приложила руку ко лбу больного и определила: 38,7. Предложенный Левушкой антигриппин в шипучих таблетках тоже был ею отвергнут со словами: «Вы молодые – вот и ешьте его сами, а у нас здоровья не хватит». Алексей Николаевич был напоен чаем с малиновым вареньем, от него, соперничая с запахом пирогов, исходил стойкий запах скипидарной мази, которой Левушка, по указанию Ба, щедро намазал тощую пустоваловскую грудь, костлявую спину и пятки. Горло Пустовалову пришлось прополоскать эвкалиптом и смазать йодом, после чего он слабым голосом заявил, что «ему уже совсем хорошо». Но уходить из кают-компании категорически отказался, несмотря на все уговоры – тогда и возникла раскладушка.

За всеми этими хлопотами едва не пропустили первый вечерний выпуск новостей.

– Во-во-во! – басом заорал Паша так, что Ба выронила чашку, в которую собиралась накапать валерьянку для Германа Ивановича – в томительном ожидании своего появления на экране он совсем извелся. Одно дело – уснуть вечером и проснуться знаменитым, а каково, скажите на милость, дергаться, ожидая момента славы на протяжении всего дня?!

И вот он грянул! На двух каналах новости шли одновременно, поэтому телевизор приходилось переключать, и все шишки обрушились на голову бедного Левушки, который щелкал кнопками пульта, по общему мнению, то не вовремя, то недостаточно быстро. Но в итоге, затаив дыхание и усилием воли удерживаясь от комментариев, ухитрились посмотреть оба сюжета. Герман Иванович всем безоговорочно понравился. Понравилось и то, как завершился один из репортажей.

– Сам господин Новиков от комментариев отказался, – многозначительно сообщил журналист, – но в его пресс-службе заявили, что он не имеет к этому дому, оказавшемуся в центре скандала, никакого отношения. Однако, как нам удалось узнать, первый этаж этого дома уже несколько лет принадлежит господину Новикову, до последнего времени там размещался зал игровых автоматов, а судьба расселенных им семь лет назад жильцов неизвестна. Что, конечно же, наводит на размышления.

– Им удалось узнать! – возмутился коварством журналистов Герман Иванович. – Это я, я сказал! А они это вырезали и делают вид…

– И хорошо, что вырезали, – перебил его Колесов. – Я бы вам очень не советовал бросаться такими обвинениями, да еще публично. Ведь если этот Новиков подаст на вас в суд за клевету, вы не сможете подтвердить свои обвинения. Так что скажите спасибо, Герман Иванович… Елизавета Владимировна, а можно мне еще вон того пирога, с грибами?