Огнедева - Елизавета Дворецкая

— Провожаючи меня в путь-дороженьку, говорил мне князь Аскольд таковы слова, — продолжал он, будто кощуну сказывал, вдохновленный вниманием пригожих молодушек и красивых девушек. — Поищи, говорит, Турушко, нет ли где красной девицы, чтоб лицом была будто красно солнышко, а от затылочка — млад ясен месяц, одна волосинка золотая, другая серебряная, и чтоб лучше не было во всем свете белом!

Девушки, на которых он при этом поглядывал, смеялись, утыкаясь лицами друг другу в плечи. Посмотреть тут было на кого: кроме Яромилы и Дивляны, возле Милорады теснились и Веснояра, и Оленица, и Будинега, и Лебедяна с Росавой, и Льдиса с Оловой. Все девушки были хороши, но чаще всего восхищенный взгляд Белотура перебегал с Яромилы на Дивляну. Похожие одна на другую, нарядные, с блестящими в свете огня рыжевато-золотистыми волосами, вместе они казались даже еще краше, чем по отдельности, и он просто млел от наслаждения этой красотой.

— Стало быть, брат мой князь Аскольд так помыслил с дружиной своей: если найдем мы на полуночной стороне себе надежных союзников, то тогда бы он и посватался! — сказал Белотур, с усилием оторвав взгляд от девушек и обращаясь к их отцу: — Жены-то у него и сейчас есть, а княгини нет. И если найдутся у вас, мужи нарочитые, дочери-невесты столь хорошего рода, чтобы достойны были полянской княгиней стать, то я за брата моего и посватаюсь, и невесту с собой в Киев увезу.

Ладожане загудели, девушки приоткрыли рты. Все они были здесь весьма знатных родов, лучших на Волхове. Неужто сказанное может иметь отношение к одной из них?

— Хорошие невесты и у нас имеются, — ревниво заметил Родослав. Он-то уже знал о замысле Полянского князя найти в словенских землях не только торговых союзников, но и жену. — У Вышеслава Мирославича, брата моего, дочери красавицы, одна лучше другой! А рода нашего знатнее на берегах Ильмерь-озера не бывало испокон веку — от самого князя Гостивита, потомка Словенова, род ведем!

Белотур наклонил голову, будто бы соглашаясь, но при этом мельком погладил ус и бросил взгляд на дочерей Домагостя, совершенно ясно говоривший: те-то, может, и хороши, но с вами не сравнятся! И ладожане подняли руки ко ртам, вежливо скрывая усмешки. Все понимали стремление Вышеслава словенского не упустить столь выгодное родство, но все также знали, что дочери его большой красотой похвалиться не могут. И поляне не слепые, чтобы не понять — Благина и Остролада Вышеславны нашим в подметки не годятся!

— Ну, что знатнее нет, это ты, допустим, погорячился, — рассудительно, но с непреклонным видом заметил Домагость, и старейшины вокруг закивали. — У князя Гостивита ведь не одна дочь была, и все они внуков оставили. Моя же бабка Доброчеста ему дочерью приходится. А уж ее, Доброчесты, правнучки сколь хороши, что рассказывать не надо! Да и другие невесты у нас есть. Вон у Творинега дочери подросли, Оленица да Будинега. У Святобора дочери есть, у Путимысла внучка старшая уже в самой поре…

— А про твоих и говорить нечего — товар лицом! — усмехнулся в ответ Святобор. — Если в рассуждении рода смотреть, то лучше Домагостевых нигде не найдешь. Его хозяйка — из старшего рода, во всей Ладоге почитаемого. Была и у меня первая жена из Любошичей, да она младшая дочь, и своих дочерей от нее раздал я уже замуж.

— Даряша-то вернулась, — заметила Милорада из чувства справедливости к дочери своей сестры.

— Даряше обождать надо, покуда коса отрастет. Овдовела моя дочь весной, — пояснил Святобор Белотуру. — Да малец у нее на руках. И вам отдать жалко, и с матерью разлучать жалко. Даряше я уж тут нового мужа подыщу, как срок придет.

— Подумаем, поговорим еще. — Полянский гость вежливо кивнул, не желая ссориться и с ильмерцами тоже. — Наше дело неспешное, до зимы сладим.

Едва дождавшись, когда гости начнут расходиться, девушки кинулись по домам, чтобы рассказать сестрам и подругам невероятную весть. Посланец Полянского князя собирается сосватать ему в Ладоге невесту! Вот это была новость так новость! Сама по себе далекая и неведомая земля полян казалась ладожанам чем-то вроде Того Света, и мысль поехать туда кому-то из них, чтобы там выйти замуж, была даже более поразительной, чем мысль о браке с лешим или водяным, — таких-то басен они с детства наслушались.

— Водяные-то вон они, под боком считай, соседи, — рассуждала Путенина жена, бабка Вередица. — Вон, Волхову каждую Купалу невесту отдают. Но где Киев-то этот, есть ли он на свете, или баек нам наплел кощунник Полянский!

В большинстве ладожане, правда, верили в существование Киева, но отдавать туда замуж дочерей жаждали далеко не все. Годолюба, жена Творинега, решительно отказалась и мужу запретила даже думать об этом.

— Да чтобы я мою Оленюшку или Буденьку этим навьям отдала! — кричала она, когда Творинег вернулся от Домагостя. — Чтобы я дочерей моих родимых на серебро или золото променяла! И сами они сгинут там, и нас всех с собой погубят! Даже думать не смей! Деды наши и прадеды такого не заповедали, чтобы дочерей на Тот Свет замуж отдавать!

Творинег только и мог, что развести руками. В деле замужества дочерей решающее слово по обычаю остается за матерью. Сам он не думал, что полянская земля и впрямь на Том Свете, но во многом жена была права. Отдать дочерей на Днепр — почти то же самое, что положить на краду. И не увидишь их никогда больше, и внучков не понянчишь, да и дойдут ли вести — неведомо. Это не на Ильмерь отдать, не в Плесков или Изборск — из этих мест, бывало, приезжали за знатными невестами «далекие» женихи.

— Вижу я, отец, что Белотур-то на наших девок глаз положил, — говорила Милорада мужу, когда гости разошлись.

— Коли мы не отдадим — Вышенька своих отдаст, — отвечал Домагость. — А ты сама подумай, что тогда будет. Меха на Греческое море пойдут не наши, а Вышенькины. Серебро не мы, а Вышенька будет неводом частым грести. А там еще раздухарится и ратью на нас пойдет. Будто не знаешь, что он спит и видит себя новым князем словенским? Не зря он сыну невесту не где-нибудь высватал, а в Плескове самом. Мы от Гостивита род ведем, и он ведет. Но у него теперь есть родич-князь, а у нас нету.

— Ну, князь Судила-то и нам вот-вот родичем станет, — напомнила Милорада.

— Да станет ли еще? Что Дивлянка с Вольгой круги водит — это дело молодое. Я тоже, бывало, много с кем на Купале яйцами перекидывался, да не на всех женился. Сам князь Судила себе жену из-за моря привез, может, и Вольге там же приглядеть хочет. Или приглядел уже. А главное, если Вышенька и с Полянским князем породнится, то пропало все наше дело. Объявит он себя князем словенским и нас еще заставит дань себе платить. И заплатим, потому как мимо него нам с полянами не торговать. А будет Полянский князь нашим родичем — и мы еще в князья выйдем, потому как Вышенька без нас своих куниц грекам не продаст, пусть хоть подавится ими. А ты-то что думаешь, мать? — спросил он, помолчав. — Девки твои, тебе решать.

— Схожу-ка я к камушку белому, поговорю с Матерями Земли, — с вздохом ответила Милорада. — Ведь девки свои, родные, жалко их.

Но прежде чем она сходила к белому камню, ей привелось еще раз поговорить с Белотуром. С глазу на глаз он был более откровенен и признался, что присматривал невест для своего брата среди знатных дев всех племен, мимо которых лежал его путь.