Закон абордажа - Игорь Недозор

Ведь просто и не поверишь, что когда-то самая знаменитая содержательница пиратской таверны была благовоспитанной купеческой дочкой из Фрисландии, да еще до того благочестивой, что выпросилась у родителей — отпустить ее в монастырь ордена Сердца Непорочного. И за год всего так отличилась в делах духовных, что аббатиса избрала ее в числе других — отправиться в заокеанские земли, для создания там обителей.

Да только не вышло из этого ничего хорошего — в двух днях от Геоанадакано их корабль перехватил арбоннский корсар, и кончилась жизнь сестры Неле, двадцатилетней служительницы Анахитты.

Что было после барабанной дроби на шканцах и вопля «Пираты!!», она почти не помнила, да и вспоминать не хотела.

А в себя пришла несколько месяцев спустя, в комнатке на втором этаже борделя в эгерийской дыре Эльмано у границ Ничьих Земель. Когда очередной клиент встал с нее и бросил ей на живот пару медных грошей — чаевые, сверх ранее заплаченного «мадам», — она вдруг поняла, что прежней жизни не будет, а жить надо…

И вот теперь, на склоне этой жизни, где была и кровь, и грязь, и много другого — плохого и просто мерзкого, она думала, что лучшим счастьем для нее было бы иметь такого сына, как Эохайд, или такую дочь, как Игерна.

* * *

Игерна уныло сидела каюте и только что не материлась.

Осмотр тел не дал ровным счетом ничего. Четверо айланцев и мулатов, один белый — судя по виду, фриз или вообще норгрейнец какой-нибудь. На всех — рабские клейма и следы бичей. На бедре у самого светлого из мулатов — татуировка в виде двух перекрещенных копий на фоне короны. Это, конечно, удивительно — потому как пикароны вообще с вольными добытчиками жили мирно, и уж, во всяком случае, ни разу Игерна не переходила дорогу Дарину. Впрочем, а кому Бесстыжая переходила дорогу, кроме, конечно купцов, избавленных от излишка товара? Не удалось определить, к какой банде принадлежали нападавшие и зачем они пошли на такое. Ясно было одно — чужаки намеревались повредить корабль. Когда кок, расправившись с первым противником, спустилась в трюм, то остальные двое трудились над днищем «Акулы», пытаясь пробить в нем брешь. Дыры и были пробиты, однако не в бортах судна, а мясницким топориком во вражьих головах.

При мысли об этом Игерна сперва стала в тупик — ведь куда проще было бы подпалить фрегат или вообще сунуть фитиль в крюйт-камеру.

Но с другой стороны — если пробить дыру, корабль пойдет ко дну тихо и без шума, не привлекая внимания. А за это время можно… Можно, например, сплавать на «Отважный» и проделать то же самое или поджечь. Или тайком пришвартовать лодчонку с бочкой пороха и свечным фонариком, в который всунут фитиль.

Но даже не это беспокоило Альери. Ведь по всему получается, что происшествие как-то связано с этим самым делом — с храмом ата-аланцев.

Но кто мог выдать? И вообще — зачем, и как все это связано?

Она не знала, что сейчас в Кадисте человек, которого все Изумрудное море знало как Рагира Сына Смерти, пинками и проклятиями поднимал своих приближенных, что непроспавшиеся матросы и грузчики тащили тюки и бочки на борта всех трех его кораблей, а Йунус, о-Данн, де Шавресс и прочие офицеры выслушивали сбивчивую историю про груз с тайных золотых копей, который уже дожидается их на берегу Коралловой бухты, о котором передал весть хойделльский чиновник.

Рагир не хотел знать ничего — ни того, что его лучший канонир убыл в недавно купленное имение и раньше чем через три дня его не вернуть, ни то, что вот-вот прибудут новые железные пушки с навинтными затворами, перекупленные его людьми у эгерийской казны, ни то, что снасти «Сына Смерти» требуют замены, — ничего. Он знал лишь одно — на его господина покусились жалкие нечестивцы, его господину хотят причинить вред. И те, кто посмел даже подумать о таком, должны умереть.

Abuss abussum invocat.

В Невыразимом есть Врата Севера, и Зло исходит оттуда.

Каббала. Книга Сефирот

Год 3337 от Возведения Первого Храма, 3-е число месяца тонор.

За семь лет до основного действия. Борт «Сына Смерти».

Вот уже пятый день Рагира трепала жестокая лихорадка.

Уже пятый день лежал он в забытьи, то трупом валяясь на койке в своей каюте, то корчась в каком-то диком безумном бреду.

Он то пел песни, то ругался на разных языках, то бормотал молитвы, то нес похабщину — по-танисски или на лингва марис.

Бывало, что он выкрикивал команды — словно там, в своем лихорадочном забытьи вел «Сына Смерти» в бой. Лишь изредка он просыпался в липком поту, что-то ел и вновь проваливался в пустоту.

Корабельный медик заподозрил желтую лихорадку и влил, как полагалось по науке, в капитана ром, смешанный с порошком ивовой коры — так лечат лихорадку туземцы Иннис-Тон. Это не принесло никакой пользы — разве что Рагира вывернуло наизнанку.

Из чего доктор заключил, что у пациента не лихорадка, и был с бранью прогнан Йунусом вон. Один из матросов — бывший айланский раб, ученик знахаря — приготовил какую-то бурду, но когда сообщил что среди ингредиентов свежезарезанная крыса из трюма, был тоже вышвырнут вон, с обещанием влить эту отраву ему в глотку.

Наконец, один из пикаронов сказал, что похожим образом мучаются хунганы, когда в первый раз к ним приходит их лоа, и, может статься, некий дух тоже ищет пути к капитану.

Тут уж Йунус испугался не на шутку — старый грешник и богохульник, он, тем не менее, помнил все истории об одержимых Илбисом и его детьми. Он даже готов был провести над Рагиром настоящий экзорцизм по всем правилам веры фаранджийцев, но, увы, единственным священнослужителем Элла на пиратской флотилии был парусный мастер Изидоро — монах-расстрига ордена калатаров, лишенный сана двенадцать лет назад за избиение духовного наставника.

Йунус и Корр о-Данн, да и все матросы и офицеры обоих кораблей испытывали все больший страх — они отлично понимали, что без Рагира, без своего удачливого и умного атамана, который то ли чернокнижник, то ли отмеченный печатью Всевышнего человек, им настанет конец.

Рагир медленно выплыл из мутного облака мучительного потустороннего не-бытия…

В очередной раз приснился этот жуткий кошмар!

Вновь эти видения, после которых не остается ничего, кроме ощущения всепожирающего исполинского пламени в невыразимой бездне, вновь эти голоса.

Голоса, которые не голоса, но которые говорят что-то хотя и не словами, но явственно и недвусмысленно.

— ТВОЯ ДУША ЧЕРНЕЕ УГЛЯ… ТВОЕ СЕРДЦЕ ХОЛОДНЕЕ ГОРНЫХ ВЕРШИН… МЫ ОТДАДИМ ТЕБЕ ТО, ЧТО ТЫ ИЩЕШЬ… МЫ ПОМОЖЕМ ТЕБЕ НА СУШЕ И НА МОРЕ… НО МЫ ПОТРЕБУЕМ ОТ ТЕБЯ ПОМОЩИ НАМ… ТЕ, КТО ИЩЕТ МОГУЩЕСТВА, ДОЛЖНЫ ПОКЛОНИТЬСЯ НАМ…

Потом приходила боль.

Она появлялась неожиданно, накатывалась тяжелой разрушающей волной, сметающей все эмоции и ощущения реального мира, оставляя только расплавленный свинец в мозгу, постепенно превращая его в огненный пылающий шар…