Убийство к ужину - Михаэль Кобр

Комиссар бросил рассеянный взгляд. На всех оказался изображен один и тот же хозяйственный двор, очевидно, заброшенное крестьянское хозяйство с большим крытым строением — то ли бывшим гумном, то ли механическим цехом. На некоторых снимках перед ним стоял автомобиль для транспортировки грузов, а на одном — даже тяжелый трейлер с крытым верхом. Небольшая фотосерия задокументировала его отправление от означенного сооружения. Не все фотографии были резкими, большинство размытыми и довольно темными.

— На всех снимках один и тот же двор. Представления не имею, где это может быть. Расстояние между фотографом и объектом довольно значительное, номера трейлера идентифицировать невозможно, к тому же на брезенте прицепа нет никаких логотипов. Эксперты в лаборатории тоже подтвердили: увеличить номер так, чтобы его можно было прочесть, не удается.

Клуфтингер, погруженный в размышления, проговорил вполголоса:

— Зачем он это снимал? Почему эти фотографии сложены в коробку вместе с испоганенными снимками Вахтера и вырезками из газет?

— Очевидно, Андреас Лутценберг вышел на какой-то след.

Клуфтингер внимательнее рассмотрел фото. Возможно, мелькнет что-либо знакомое из его поездок или отпускных походов, какие-нибудь характерные черты… Нет, ничего. Вокруг хутора только луга да небольшой лесок. Правда, неподалеку просматривается еще один крестьянский двор, но и он похож на сотни других между Брегенцем и Аугсбургом.

— Необходимо выяснить, где все это снято. Возможно, тогда мы продвинемся. А съемку со спутника можно задействовать? Если уж американцы во времена их «Бури в пустыне» смогли рассмотреть каждый кустик в Ираке, каждый бассейн Саддама, то уж в Альгое-то можно найти одинокий хутор? Добейтесь разрешения.

— Будет сделано. Есть подходы, — отрапортовал Штробль, тем самым давая понять, кто в этом задании главный, кто берет на себя руководство данным полем деятельности.

Когда помощники ушли, Клуфтингер подкрутил рычажок на своем офисном кресле и откинул спинку немного назад. В непринужденной позе ему всегда легче думалось.

Кто знает, вполне вероятно, Лутценберг, которого они нашли в грязи у горной хижины, на самом деле убийца Вахтера. Ответ они могли бы получить, взяв того живым. Клуфтингер вздохнул. Два часа, а может, и всего лишь час! Если бы они прибыли на место преступления раньше!

Но как бы то ни было, теперь есть новая зацепка.

Он взял любимый блочок бумаги для заметок с логотипом пивной и пометил себе: на следующей летучке дать подчиненным задание выявить всех бывших сотрудников, работавших у Вахтера и Роберта Лутценберга. Если кто-то терся с ними в одной лаборатории или хотя бы отделе, то они должны знать, какая кошка между ними пробежала и почему сын одного из бывших партнеров занимался всей этой историей даже после смерти отца. Там кроется причина, почему обе семьи разошлись, и это в один голос подтверждали обе дочки Вахтера. А Клуфтингер ни секунды не сомневался, что тут они не покривили душой.

Он набрал по внутреннему номеру секретаршу и попросил ее связаться с администрацией местного самоуправления в Вайлере и запросить свидетельство о смерти Роберта Лутценберга, отца Андреаса. В нем должна быть указана причина смерти. Помимо этого, ему нужны полные данные врача, подписавшего это свидетельство.

Не то чтобы комиссар видел в этом какую-то перспективу для следствия, просто он хотел узнать, от чего Роберт Лутценберг умер в столь сравнительно молодые годы.

Санди приложила все усилия, и уже через полчаса у него на столе лежала справка о том, что Роберт Лутценберг умер от рака желудка. Впрочем, в справке причиной было указано: «в результате полиорганной недостаточности», но как следствия осложнения онкологического заболевания. Еще через десять минут в кабинете зазвонил телефон, и Санди соединила его с лечащим врачом Лутценберга.

Врач на диалекте, говорящем о его происхождении из Линдау, поблизости от Швейцарии, сообщил, что Лутценберг долгие годы страдал гастритом. Часто открывалась язва, мучили колики. К тому же он являлся заядлым курильщиком, всегда напряженным, постоянно нервозным. Однажды его все-таки удалось уговорить обследоваться. Так и был диагностирован рак. Попробовали удалить часть желудка, но не помогло: метастазы обнаружились почти во всех органах. Безнадежный случай. Больной, кстати, до последнего не бросавший курить, через шесть недель скончался дома. Ему давали только морфий для купирования острых болей.

Клуфтингер повесил трубку, призадумался и решил, что информация небесполезна, хоть и не продвинула его в расследовании. Ладно, в конце концов, многих надежд на эту версию он и не возлагал.

После вчерашнего суматошного дня сегодняшний показался ему тоскливым. Никаких новых сенсаций не обнаруживалось, поэтому после четырехчасового совещания он мог со спокойной душой отправиться домой и подумать о предстоящем вечере.

Значит, четверг можно считать вычеркнутым. Будем надеяться, следующий день принесет что-то новенькое.

Ладно, по крайней мере вечерок занят. Он внезапно вспомнил: по четвергам проходят репетиции.

Клуфтингер испытал прилив энтузиазма: хорошо, что он так и не выгрузил этот чертов барабан из машины, теперь не надо будет его загружать.

Репетиция оказалась для него не только первой за последние две недели, но и первой, которой он искренне радовался более чем за месяц. Вполне вероятно, дело оказалось в том, что дома ему было так одиноко, хоть удавись. И вдруг его словно молнией поразило: сегодня же последняя репетиция перед пятничным выступлением! Не то чтобы после трудного дня он целый вечер болтал с женой, но одно ее присутствие, ее сочувственное молчание успокаивали его. Только теперь он это осознал. И разозлился на себя, припомнив поговорку: что имеем, не храним, потерявши — плачем.

Проглотив ком в горле, он отправился на репетицию. От этих сентиментальных мыслей не останется и следа, когда он окажется в мужской компании, где разговоры крутятся отнюдь не вокруг душевных переживаний.

— Ха, в нашем полку прибыло! — хлопнул его по плечу коллега по оркестру.

Клуфтингер, который в этот момент вынимал барабан из багажника, вздрогнул от неожиданности, зато к нему тотчас же вернулась уверенность: мир по-прежнему в полном порядке, хотя бы здесь, где не существовало проблем, которые не решили бы всем «полком».

Когда он вошел в помещение музыкального общества на втором этаже пожарного депо, ему навстречу расплылся в улыбке Йохан, давний приятель.

— Ой, начальник, это не я!

Шутка была не первой свежести и от частого употребления не становилась смешнее, но Клуфтингер поддержал игру:

— А ты уверен, Йохан? Кое-какие улики ведут прямиком к тебе…

Йохана все звали «жердью» из-за тощих рук и ног и почти лысого черепа, так что при росте метр девяносто он казался еще длиннее. И вот этот верзила серьезно вгляделся в лицо Клуфтингера, пока не убедился, что тот шутит, потом издал хриплый смешок, больше похожий на кашель, и хлопнул по стулу рядом с собой. Он искренне обрадовался приходу Клуфтингера. С тех пор как его одолела астма, пришлось сменить тубу на тарелки, а когда приятель отсутствовал на репетиции, ему приходилось еще обслуживать и большой барабан.