На поводу у сердца - Тори Майрон

Что я там вообще хотела ему сказать? Кто-нибудь может напомнить?

Ах да… точно!

— Полотенце… упало, — тихо шепчу в его губы, завязывая новый раунд с ненасытной жаждой вновь припасть к ним.

— Это плохо? — спрашивает Остин охрипшим голосом ещё тише, чем я.

— Не знаю, плохо это или нет, но я голая, — сообщаю с непреодолимой робостью.

— Тебе холодно?

Его руки сжимают меня в горячих объятиях, запуская жидкий воск по венам, так что о каком холоде вообще может идти речь?

— Нет.

— Тогда всё прекрасно, — вот так просто отвечает он и начинает усыпать мою шею чувственными поцелуями.

О да… это прекрасно! Прекрасно настолько, что я была бы готова умереть от кайфа, не будь это всё столь неправильным!

— Нет, не надо, Остин, остановись, — ловлю его за подбородок, притягивая к своему лицу. — Нам не стоит сейчас продолжать и что-либо делать.

— Не стоит? — недоумённый шёпот вибрирует на моих губах.

— Да… Нам лучше пойти спать, — произношу чуть ли не с разочарованным стоном.

— Ты хочешь спать?

— А ты разве не хочешь?

— Я хочу тебя, — бросает он пылкие слова прямиком мне в центр сердца и опускает взгляд к моим губам, кончиком языка проводя по своим. — И хочу ещё раз почувствовать, — его вкрадчивый голос добивает мою непоколебимость прекратить нашу близость, и мы вновь сливаемся в горячем поцелуе, от которого я стремительно улетаю ввысь. Разрешаю себе ещё совсем ненадолго оказаться по ту сторону мира, где его губы всегда отвечают мне взаимностью, а крепкое тело согревает своей силой.

Мне сложно определить, сколько времени мы проводим в безумной схватке губ, но я мгновенно возвращаюсь обратно на землю, когда сквозь остервенелый стук пульса в висках слышу томный и столь знакомый вопрос, который некто другой задавал мне уже неоднократно:

— Скажи мне: чего ты на самом деле хочешь?

Голова идёт кругом, весь низ живота поглощает жар, и на мгновенье мне даже становится страшно: вдруг я открою глаза и вновь увижу иллюзию Харта? Вдруг он там? Смотрит на меня своими мрачными глазами? Вдруг это он сейчас обнимает меня, опьяняя теплом своей мужской энергии?

Несколько секунд молчу, глубоко вдыхаю, концентрируясь на родном запахе Остина и его руках, приятно ласкающих мою спину, чтобы дать себе возможность утихомирить панику вслед за ошалелым бегом сердца, что бьёт в голове как громовой набат.

Удар. Удар. Удар.

Нет его там. Нет! Не бойся!

Бам! Бам! Бам!

Открой глаза! Посмотри страху в лицо и убедись, что нет его там! Давай же!

Но не успеваю я набраться смелости и широко распахнуть веки, как слышу то, что Адам никогда в жизни не сказал бы мне:

— Ничего не бойся, Ники… И просто скажи, чего ты хочешь. Всё будет именно так… Я никогда не сделаю ничего против твоей воли и никогда не буду ни к чему принуждать, — искренне бормочет хозяин моего сердца, даже не предполагая, что, скорее всего, он никогда не сделает именно того, чего я от него желаю.

Да уж… Вселенная не перестаёт надо мной насмехаться, но хотя бы помогает сейчас отбросить прочь все страхи и наконец открыть глаза, чтобы увидеть, что…

Нет Адама… Нет его!

Есть только любимое лицо Остина, находящееся в сантиметре от моего, и его пьяные глаза, горящие исступлённым пламенем, при виде которых желание отдаться ему прямо здесь и сейчас достигает критической точки. Однако куда важнее для меня — сделать это по-настоящему, а не просто-напросто бессовестно воспользовавшись сегодняшним раскладом.

Сердце начинает щемить, колотясь, как безумное, от досады, а тело — настойчиво требовать любви, но я собираюсь с духом и уговариваю себя остановиться, чтобы уберечь нас от совершения ошибки, о которой потом, без сомнений, мы оба будем жалеть. И даже неизвестно — кто из нас больше.

— Я много чего хочу, Остин, — протяжно выдыхаю, надеясь вместе с воздухом выпустить из себя и всё возбуждение тоже. — Но ты очень пьян, а я устала после работы, поэтому нам в самом деле лучше лечь спать, а завтра утром, если у тебя всё ещё будет желание, ты сможешь повторить свой вопрос снова, хорошо? — спрашиваю я со всей серьёзностью в голосе и накрываю его щёки руками, желая и взглядом тоже протранслировать ему своё истинное желание:

Я хочу, чтобы ты хотел меня осознанно, Остин, и после нескольких лет мучительных ожиданий для меня ничего не стоит подождать всего лишь ночь, чтобы безошибочно узнать — что именно сейчас олицетворяет этот новый, яркий блеск в твоих глазах?

Но Остин ничего не отвечает. Остаётся неподвижным. Не говорит ни слова, только тяжело и часто дышит, будто отдаёт последние силы, чтобы успокоить себя. Я тоже замолкаю, бесконечно долго разглядывая своё отражение в его потемневших радужках глаз.

Томительные секунды тишины кажутся вечностью, но я всё равно не успеваю надышаться ими и разочарованно всхлипываю, когда примерно через минуту Остин также молчаливо расслабляет свои объятия и отстраняется, вынуждая меня в стремлении хоть немного прикрыть грудь шустро скрестить на ней руки.

— Нет, тебе не нужно… — его тихий, незаконченный протест провоцирует бунт мурашек на коже, а немигающий взор — внезапный жар, запекающий всё лицо и шею.

Остину не нужно ничего больше говорить. Мне и так понятно, о чём он просит. Но я не тороплюсь опускать руки вниз: смущение сворачивает каждую каплю крови, заставляя меня замереть в нерешительности: одно дело — раздеваться перед совершенно незнакомыми клиентами, что не имеют для меня никакого значения, и совсем другое — перед мужчиной, которого знаю всю жизнь и безответно боготворю всем сердцем.

И потому мы вновь продолжительно молчим. Я ежесекундно робею лишь сильнее, а Остин терпеливо ждёт, подтверждая этим свои слова, что ни к чему никогда не станет принуждать меня силой. Даже в пьяном состоянии он умудряется не опускать свой испытывающий взгляд с моего лица ниже, явно желая, чтобы я сама дала ему зелёный свет это сделать.

И я даю.

Я ведь не трусиха, правда?

Хотя именно такой я себя ощущаю, когда медленно и неуверенно убираю руки с груди, в долю секунды осязая, как помимо зоны декольте теперь уже всё тело полностью покрывается мурашками на пару с алым румянцем. От одного его взгляда на мои заострившиеся, точно пики, соски по мне пролетает бурный шквал ощущений. Острых, насыщенных, противоречивых, окатывающих меня попеременно то холодом, то лютым зноем. Когда же Остин одаривает мою грудь почти невесомым касанием пальцев, обводя горячей подушечкой контур чувствительных ареол, короткие электрические разряды пронзают всю поверхность кожи, посылая особенно сильные импульсы в чувствительные точки.

— Ты такая красивая, — хрипло выдыхает Остин и полностью накрывает мою грудь своей ладонью, начав бесстыдно сминать её. И это невозможно стерпеть молча. Вибрирующий стон сам вылетает из горла, отдаваясь эхом в интимном влажном месте, где всё сейчас ощущается максимально остро.