На поводу у сердца - Тори Майрон

Николина

Закрываю входную дверь на все замки, после еще пару раз их тщательно проверяю. Не знаю зачем. Видимо, подсознательно хочу дать почувствовать себе максимальную безопасность, даже несмотря на четкое понимание того, что если шпион Адама по какой-то причине обнаружит моё отсутствие дома, и все-таки решит ворваться сюда, никакая дверь ему не помешает.

Но вроде причин быть не должно. Самый вероятный источник слежения ещё на улице я запустила прямиком в его машину, а сейчас, вывалив на пол все вещи из сумки и тщательно осмотрев каждую из них, понимаю, что ничто из содержимого не вызывает никаких подозрений. Да и думаю, если бы жучок был установлен, к примеру, в блеске для губ или во флаконе с лаком для волос, мой сторожевой пёс прибежал бы ко мне ещё на лестничной клетке и насильно поволок меня домой.

С этими успокаивающими мыслями, невзирая на катастрофическую усталость и поглощающий разум сон, я все-таки заставляю себя принять душ, чтобы смыть с тела не только пот, запах табачного дыма и остатки крови после драки, но также вычистить кожу от иллюзорной грязи, что оставляют на мне прикосновения чужих мужских пальцев.

Натираю себя мочалкой до покраснения, будто вместе с «грязью» хочу стереть и кожу, а затем еще минут пятнадцать стою под потоком воды, наслаждаясь ошпаривающим жаром капель. Я бы непременно стояла и дольше, если бы в один момент температура воды не понизилась на градусов так тридцать, официально заявляя, что резервы кипятка в бойлере подошли к концу, что значит — Остина завтра с утра ждет исключительно ледяной душ. Но в его случае это то, что сам доктор прописал бы, поэтому чувства вины за расточительство горячей воды я особо не испытываю.

Выжимаю волосы, протираю их полотенцем, его же после обматываю вокруг тела, так как надевать банный халат Мэгги у меня руки не поднимаются, да и, наверное, это было бы не совсем корректно.

Перед тем как улечься на диване в гостиной, решаю еще раз проверить Остина, и по всей видимости, не зря: меня мигом с головы до ног будто колючей моросью окатывает, а всю сонливость как рукой снимает, когда я не обнаруживаю его в постели.

Куда он ушел?!

Первым делом осматриваю пол вокруг кровати, искреннее надеясь, что он просто рухнул вниз, ведь в его кондиции это запросто могло случиться. Могло, но, к моему сожалению, не случилось, поэтому следом я быстро проверяю входную дверь, отмечая, что все замки по-прежнему закрыты, а значит, из квартиры он не выходил. В гостиной его нет, на кухне — тоже, и лишь потом я наконец цепляюсь взглядом за тусклую полоску света, исходящую из спальни Мэгги, в которую тут же бесшумно направляюсь. Тихонько приоткрываю дверь и, к моему безмерному облегчению, вижу Остина, пошатывающегося возле небольшого комода, заполненного бабушкиными вещами, одну из которых он прикладывает к носу и глубоко вдыхает её запах.

— Остин, — мягким голосом зову его. Подхожу ближе, понимая, что он нюхает одну из любимых рябых кофт Мэгги.

— Ники? — от неожиданности он дергается и чуть ли не падает на пол, но мне удается его прислонить спиной к комоду так, чтобы он сумел удержать равновесие.

— Осторожно! Вот так. Держись. Ты зачем встал? Тебе поспать нужно.

— Я думал, вы ушли, — едва слышно произносит он, всматриваясь в меня своими зелеными глазами, в которых искрятся киловатты боли на пару с безутешной скорбью.

— Ушел только Марк, я решила переночевать здесь. Не хотела оставлять тебя одного. — Провожу рукой по его скуле, желая перенять на себя хотя бы часть его страданий, но не могу. Так это не работает. Так же, как и поделиться собственными чувствами с ним, чтобы разбавить его боль утраты чем-то светлым, я тоже не в состоянии, ведь мой совершенно бездарный «щит», которым до сих пор не знаю, как правильно пользоваться, работает только там, где не надо, и наоборот, даёт трещину с теми сверхъестественными мудаками, от которых следовало бы защищать меня на все сто.

Остин с минуту ничего не отвечает, лишь опускает взгляд на кофту в своих руках и сильно её сжимает. Прикрывает веки, вздыхает и монотонно, едва понятно проговаривает:

— Она должна была еще жить. — Его голос утопает в отчаянье, а я утопаю вслед за ним.

— Остин… — хочу сказать какую-нибудь нисколько не утешающую фразу вроде: «каждому отмерен свой срок, и мы никак этому не подвластны», но он меня перебивает:

— Она должна была жить… а я должен был вытащить её отсюда. — Остин вяло взмахивает руками, указывая на пошарпанные стены комнаты, больше напоминающей каморку, в которой даже отсутствует окно. — Должен был дать всё, чего она заслуживает… а я этого не сделал… я её подвёл.

— Нет, не говори так, ты не подвел её…

— НЕТ!!! — вскрикивает он так яростно, что я подпрыгиваю от неожиданности и страха. — Я подвёл её во всём! Я хотел для нее лучшей жизни. Хотел показать иной мир, нежели эти трущобы… но не успел… я ни черта не успел… — Тяжелый вздох, пропитанный злостью и горем, срывается с его губ, когда он отходит от меня и прислоняется к стене лбом.

— В этом нет твоей вины, ты делал всё, что было в твоих силах, — подбираюсь к нему сзади, желая погладить по спине, но он вдруг резко оборачивается, простреливая меня насквозь ненавистным взглядом. Таким острым, словно готов меня сейчас же разрезать пополам.

— Да что я делал?! Что?! Сутками в компьютерном мире жил… и всё зря!.. Вместо этого я… я должен был чаще быть с ней, — выплёвывает он сбивчивым лепетом, так что мне едва удаётся разобрать слова, однако мне хватает этого, чтобы понять — гнев в мерцающей зелени его глаз направлен вовсе не на меня, а на самого себя. — Должен был… быть с ней рядом. А я не делал этого. Не приходил даже тогда, когда мог найти на это время… Не звонил так часто, как следовало бы… Боже!.. — он отбрасывает кофту на кровать и запускает руки в волосы, сдавливая пальцами затылок. — Я же даже не зашел к ней перед отъездом. Не зашел хотя бы на минуту, чтобы попрощаться. Как всегда, торопился… Сказал, что встретимся потом… когда вернусь. И она ждала… ждала… она всегда меня ждала, а я не приходил… постоянно не приходил… И в этот раз не успел прийти.

Его дыхание учащается, а голос сдавливается еще сильнее от накатывающих его волн сожаления, но самый пик эмоционального срыва наступает, когда Остин обращает внимание на небольшую полочку прямо напротив кровати, полностью заставленную его фотографиями.

— Остин, прошу, тебе нужно успокоиться и поспать, завтра тебе будет легче, — обеспокоенно выдавливаю из себя слова, желая предотвратить его помыслы, но тут же понимаю, что всё бессмысленно: он подлетает к полке и, хватая первый попавшийся портрет, со всех силы запускает его в противоположную стену, вдребезги разбивая рамку.

— Остин, пожалуйста, не надо… — Но он не слышит, продолжая повторять те же разрушающие действия со всеми остальными снимками.

— Тут только я! Только мои долбаные фото! А раз её больше нет! И им тут не место! — он разъярённо бросает фразы в воздух вслед за фоторамками.