Обещания богов - Жан-Кристоф Гранже

— Ты получишь его завтра утром.

Оставшись один, Симон пошел приготовить себе кофе. Следовало подумать. Он позволил им нести всякий бред об электрической маске, убитой заказчиком художнице и изуродованном солдате, способном просочиться в общество самых красивых женщин Берлина, подобно заколдованному принцу.

Все это не выдерживало никакой критики.

На самом деле они упускали из виду самый захватывающий аспект всей истории: почему этот Мраморный человек появлялся в снах? Пока эсэсовец и дама-психиатр умствовали по поводу Рут Сенестье и гальванопластики, ему пришла в голову другая мысль. Если подвести итог, на сегодняшний день оставалось два пути расследования: с одной стороны, офицер СС и его смертоносный кинжал (но Бивен вроде бы плюнул на этот след), с другой — обезображенный убийца и его маска.

Симона же заинтересовал третий путь: убийца, способный появляться в снах. Он сказал себе, что, как ни дико это звучит, есть ничтожная вероятность, что Мраморный человек может присниться и ему самому. В конце концов, сновидения являются общественным достоянием…

Выцедив очень черный нектар, он отправился в кладовку, где хранил свои сокровища — разумеется, диски, но также, под нижней полкой, прибор, которым особенно дорожил. Он называл его «машиной для чтения снов», что было крайне самоуверенно, потому что аппарат всего лишь записывал электроэнцефалограмму мозга во время сна.

Устройство изобрел в двадцатые годы немецкий психиатр по имени Ганс Бергер, и Симону посчастливилось встретиться с ним во время учебы. К несчастью, Бергер впоследствии стал förderndes Mitglied der SS, или FM-SS, то есть благотворителем СС, кем-то вроде мецената, уделяющего свое время и деньги НСДАП.

Ладно, хватит об этом. С тридцатого года Симон работал над идеей использования этого аппарата, способного записывать электрическую активность мозга (благодаря электродам, прикрепленным к многочисленным точкам на своде черепа) спящих людей. Он даже усовершенствовал прибор, чтобы тот мог фиксировать движения лицевых мышц и глазных яблок, а также ритм дыхания и сердечных сокращений.

Благодаря своим экспериментам Симон получил возможность наблюдать за сном пациентов почти изнутри. Он выделил несколько фаз. Сразу после засыпания объект погружался в легкий сон, становящийся все более глубоким, для которого характерны медленные волны и десинхронизация мозга. Затем наступало то, что он назвал «трансверсальным сном», который и являлся пространством сновидений[93]. Приблизительно каждые девяносто минут человеку снится сон: активность его мозга усиливается, глазные яблоки движутся, голосовые связки напрягаются, температура тела, артериальное давление, дыхание — все подвергается встряске… далее следует возврат к покою и следующий цикл…

Он настроил аппарат и прикрепил датчики, прежде чем лечь в кровать. Спать с электродами на голове ему было комфортно — он чувствовал себя под наблюдением, почти под защитой. Если Мраморный человек вдруг его посетит, то оставит следы своего визита на миллиметровой бумаге…

Он вытянулся на постели и погасил свет, продолжая думать о двух своих посетителях. Да уж, парочка получилась на славу. Пусть отправляются на охоту за своим изуродованным преступником. А он возьмет на себя шпионскую миссию в «Вильгельм-клубе», как и обещал.

Но он был уверен, и так подсказывала интуиция ученого, что открытие ждет его в глубине ночи.

Он встретит Мраморного человека. По ту сторону сна…

Существовало два Красных Креста. Один, основанный в Швейцарии, — МККК (Международный комитет Красного Креста), и немецкий Красный Крест, который после прихода Гитлера к власти стал рассадником нацизма под личным патронажем фюрера. Обе организации не доверяли друг другу, а с того момента, как швейцарцы попросили допустить их в немецкие концлагеря, стали откровенными врагами. Преступное недоверие к верховному представителю власти. Оскорбление величества.

Прибыв в Deutsches Rotes Kreuz[94], Бивен почувствовал себя как дома. Организация выбрала своим местопребыванием здание в вильгельмовском стиле, где вполне могло бы расположиться какое-нибудь министерство рейха, а то и само гестапо. А главное, в окружавшем строение мощеном дворе, обнесенном глухой стеной, стояли грузовики с платформами, прикрытыми брезентом, явно военного вида. Мужчины в серых гимнастерках грузили на них металлические сундуки, деревянные ящики и мешки.

Отправка в Польшу. Немецкий Красный Крест стал всего лишь отделением медицинской службы вермахта — маловероятно, что польские солдаты получат хоть тень помощи от этого Deutsches Kreuz.

Внутри все тоже было «как дома»: нетрудно представить, что находишься в вестибюле штаба СД или департамента рейхсфюрера СС. Такое же величественное пространство, которое когда-то являлось местом достойной деятельности, а теперь было вынуждено давать приют шайке варваров.

Версия, ведущая к изуродованному солдату, не внушала Францу особой уверенности. Правда, с самого начала этого расследования он не мог быть уверен ни в чем. Или он пошел на поводу у дамы-психиатра? Но она ведь не выдумала нападение на нее накануне, и они действительно нашли труп Рут Сенестье. Адлонские Дамы. Мраморная маска. Убийца скульпторши. Надо копать…

Францу не пришлось предъявлять свой значок — его форма внушала доверие. Звучное «Хайль Гитлер!» дало ему понять, что он на знакомой территории. Он спросил, где архивы, и ему попросту указали на подвал. Черные ступеньки, запах плесени, потом просторное помещение без перегородок; неоновые светильники, казалось, наклоняются, пытаясь прочесть тысячи скоросшивателей и папок, выстроившихся на шатких стеллажах.

Все выглядело как положено. И даже архивариус в поношенном халате дремал в уголке. Ни единого листочка на его письменном столе, еще меньше мусора в корзине для бумаг. По всей видимости, страж храма собирался отправиться восвояси, так за весь день и не вынув руки из карманов.

Бивен представился и понял, что столкнулся с первым препятствием. Мужчина лет шестидесяти лишь приподнял бровь, а черная форма вроде совершенно его не впечатлила.

Сморчок явно принадлежал к пацифистам первого разлива. И наверняка был также ветераном войны. Эти старые клячи — того же замеса, что его собственный отец, — оставались единственными, кого не смог одурачить новый режим. Пролитая ими кровь или полученный железный крест обеспечивали им иммунитет от нацистской проказы.