Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735) - Игорь Курукин

Энергично действовали и другие местные командиры: в феврале 1726 года «при урочище Шембебазар» был разгромлен мятежный отряд «Мамад Али хана сардара». Однако кроме привычных уже деревенских «бунтов» появилась и другая опасность. Вслед за турецко-афганским миром последовали неприятельские действия. Афганский военачальник Сайдал-хан с четырехтысячным отрядом из соплеменников и вспомогательным персидскими частями объявился на границе Гиляна. 20 декабря 1727 года под Лагиджаном его встретил майор Кескерского полка Иван Юрлов с командой всего из 200 солдат, 20 драгун, 20 казаков и 50 конных грузин и армян. Привыкший побеждать персидские войска Сайдал-хан бросил на горстку людей свою конницу в «панцирех» и «железных шишаках», но встреча с регулярной частью закончилась для нее плачевно. Афганцы были встречены залповым огнем, повернувшая назад конница затоптала свою же пехоту, и нападавшие все вместе бежали с поля боя от штыковой атаки. Отряд Юрлова потерял в бою пять человек убитыми и 28 ранеными; со стороны неприятеля было «побито и потопло в реке» 600 человек.

В феврале 1728 года князь докладывал об успехах другого командира — полковника Василия Озерова, который со своим отрядом «за Кесмою» трижды разбил повстанцев, объединившихся под знаменем самозванца, провозгласившего себя сыном шаха Султан-Хусейна, умершего или убитого в афганском плену осенью 1727 года. В марте «шахович» был разгромлен еще раз и «пешком ушел в горы», потеряв убитыми 150 человек. Его потери могли бы быть и больше, но, объяснял командующий, «здешнего неприятеля за легкость чрез меру много побить невозможно».

В донесении из Дербента 8 октября 1727 года генерал с гордостью, хотя и не без некоторого преувеличения, подводил итог своих усилий:

«И как я сюда прибыл, то в великой слабости и опасности были здешние дела, а именно: из крепости Святого Креста версты без конвоя не смели выступить; в Дербенте тако ж на поля за сады не смели выехать, а коли и езживали, то обще собравши с наипом человек по двести и больше; в Ряще без конвоя офицеры из квартиры в квартиру друг к другу не хаживали; а чтобы от Сулака до Дербента и от Дербента до Баку отнюдь не смели сухим путем коммуникацию учинить — и не думали о сем, чтобы могла статься коммуникация. И так наши люди были в робости и в отчаянии, и в великой слабости все наши дела в Персии обращались, о чем обстоятельно известен Верховный тайный совет.

И, будучи я здесь, сколько мог с усердным моим прилежанием вашему императорскому величеству в здешних краях службу показывал, а именно: в какой бодрости все люди ныне обретаются и какая комыуникация сухим путем от крепости Святого Креста и до Ряща учинена, о чем обстоятельно вашему императорскому величеству известно, с какою отвагою и с великим азартом с двумя стами конвоем от Ряща и до Дербента прошел, и какие сильные действа учинил, и какой неприятелям страх показал, отчего покиня турки Остаринскую, Кергеруцкую, Ленкеранскую провинции, ретировались в Ардевиль, в которых провинциях свои гарнизоны учинил и другие провинции многие в подданство привел, о чем прежде сего с обстоятельством вашему императорскому величеству доносил, с которых доходу будетъ не малая сумма».

Долгоруков мог гордиться своими успехами, хотя степень «бодрости» его подчиненных измерению не поддается; солдат, офицеров и казаков ожидали, по словам командующего, «работы великие, партии непрестанные». Генерал был уверен, что все «бунты прекращены быть имеют», но все же в мае 1727 года писал в Петербург, что продолжать «прогрессы» и даже занять уже формально принадлежавший России по Петербургскому договору Астрабад невозможно без присылки дополнительных войск, поскольку «злые и непостоянные народы» не желают признавать себя российскими подданными.

Уже в июне Левашов докладывал своему начальнику, что после его успешного похода на Баку на дорогах Гиляна вновь появились «завалы, перекопы и шанцы». «Коммуникации» в русских владениях прерывались; уже покоренные земли опять приходилось «приводить в подданство»; но эти усилия требовали присылки все новых войск. Местные ханы и султаны боялись российских солдат и их начальников, но при их отсутствии перебегали во владения шаха или к туркам, как доложил Долгоруков, по причине «персидской самой глупости и слабой надежды и суеверия».

Как будто уже усмиренные «злые и непостоянные народы» по мере роста сил и успехов шаха вновь обнаруживали неповиновение. После побед иранцев над афганцами и турками «почали являтца развратные и возмутительные письма, и народы шатаютца», как докладывал Левашов летом 1730 года. В разных местах вспыхивали восстания; так, в 1730 году «забунтовал» под Астарой Джафар-салтан; затем отряды «бунтовщиков» появились в Ленкоранской провинции, но «партиею маэора Вульфа разбиты и несколько деревень их сожжено».

Против непокорных отправлялись воинские «партии». Одну из них, выступившую из Астары и наводившую порядок «по волостям», возглавил полковник Никита Ступишин — тот самый, который так не хотел ехать в Иран. «Декабря 16 дня 730 году помянутая партия в марш вступила и чрез великие грязи, и воды, и ущельи, и горы, за которыми в надежде бунтовщики обретались, шли 17 верст» — так начал он рапорт о дейстиях своего отряда в 500 человек против «бунтовщиков» из «Кергеруцкой волости» во главе с неким Карабеком, «развращавших» окрестные деревни и устраивавших завалы на дорогах. На этих дорогах, даже самых больших, отмечал на пути из Энзели в Решт в 1893 году ротмистр русской армии Бельгард, были «постоянным ступанием вьючных лошадей и лошаков выбиты возвышения и углубления, не допускавшие другого движения, как шагом».

Экспедиция оказалась нелегкой:

«17 декабря в марше при деревне Чикаш бунтовщика Карабека з гор чрез великие ущелья по росийской партии бунтовщики чинили великую стрельбу; и помянутые бунтовщики от партии стрельбою же отбиты, и двор помянутого бунтовщика Карабека и при том мужичьих 9 дворов сожжены. И во оной деревне только найдены две скотины и отданы солдатом. По разогнании помянутых бунтовщиков партия пришла к мусахановой деревне, называемой Тигу, от первого начлегу 25 верст, где з гор по партии великая же стрельба велась.

Декабря 18 при помянутой деревне ночью во дворах бунтовщиков на-множилося; и из дворов, и из гор, и из лесу великая ж стрельба учинена была, на которых бунтовщиков командрован был Ступишина полку капитан Княжников, порутчик 1 да прапорщик 1 во 100 гранодерах и фузелеах и з 20 казаками. И в помянутой деревне собравшихся бунтовщиков отоковал, где бунтовщики жестокую стрельбу чинили, чего ради еще на оных бунтовщиков кумандрован был в помочь Дубасова полку капитан Рыбушкин и порутчик 1 во 100 фузелёрах. И по сообщении обоих команд помянутых бунтовщиков из помянутой деревни выбили и гнали за ними до гор верст з две и, возвратяся, помянутую деревню выжгли, а по оставшей команде с полковником з гор стрельба же была немалая.

В помянутой акции побито и ранено с неприятельской стороны (как видно было) много и переловленых повешено 10 человек. С нашей стороны побито: капрал 1, салдат 4, кананер 1, казак 1 — итого 7; раненых капитан Княжников 1, сержант 1, капрал 1, салдат 12, казаков 2.

Против 19 декабря в ночи при горах во дворы намножилося вновь бунтовщиков немало, на которых декабря 19 дня командрован был Бакинского полку капитан Чюбаров да порутчик 1, подпорутчик 1, прапорщик 1 во 160 человеках салдатах. И оная каманда чрез многую стрелбу неприятеля из дворов выбили и гнали за ними до гор три версты, а вышепоказанные дворы все выжгли.