По следам Штирлица и Мюллера - Валерий Шамбаров

Что ж, Борман вполне соответствовал характеристике Мюллера: «Он слишком мелкая личность и не может думать как государственный деятель». Делами разведки он никогда не занимался, зато по интригам был непревзойденным специалистом — и идея ему очень понравилась. Он и сам сплетал такие же узлы, когда хотел поссорить кого-нибудь. Ко всему прочему ему чрезвычайно понравилось, что обратились именно к нему. РСХА само идет под его покровительство. Борман согласился помочь. А Гитлером он научился манипулировать великолепно. Подсказывал нужные мысли исподволь, подталкивал к ним — и фюрер принимал их в уверенности, что это его собственные решения.

Так было и с «Роте капелле». Борман выбрал удобный момент и добился одобрения Гитлера. 9 июля Рунштедт вдруг получил приказ из Берлина — игру продолжать, а все запросы зондеркоманды удовлетворять в полном объеме. Словом, получалось, что подборкой и составлением разведывательных данных для Москвы профессионально занимались штаб фронта и германские спецслужбы!

Кстати, вполне вероятно, что деятельность «Роте капелле» оказалась связана с одной из операций, проведенных на Украине партизанским разведывательным отрядом полковника Д.И. Медведева. Мы уже упоминали — среди той информации, которую пришлось давать военным, были и сведения о складах химического оружия. А в июле 1943 г. Центр сообщил Медведеву, что один из таких складов расположен в Луцке. Москва дала задание разузнать о нем поподробнее, а при возможности похитить образец боеприпаса с отравляющими веществами. Это удалось осуществить. Луцкие подпольщики А.Д. Ткаченко, П.И. Савельева и партизаны установили местонахождение хранилища, организовали наблюдение за ним, а при перебазировании склада, убив часового, дерзко выкрали химический снаряд-баллон, он был переправлен в отряд, а оттуда в Москву (Федоров А.Ф. Последняя зима. М., 1981).

Между тем абвер и внешняя разведка СД не оставляли усилий по наведению мостов с западными державами. Шелленберг предпринял поездку в Турцию и вентилировал этот вопрос через посла в Анкаре фон Папена. Но и Папен не доверял ему, уклонился от каких-либо обсуждений. А Канарис стал действовать через своего итальянского коллегу, начальника разведки генерала Аме. Начальник генштаба Италии маршал Бадольо уже вовсю сговаривался с англичанами и американцами о переходе на их сторону. Аме с помощью Канариса прикрывал готовящуюся измену. Военная разведка обнаружила ее, докладывала, но Канарис таким донесениям ходу не давал. Уверял Кейтеля, что итальянцы настроены обороняться.

Информация разведки СД была куда более тревожной, и Гитлер обратил внимание — выводы двух спецслужб противоположны. Кейтель решил поддержать репутацию своего ведомства и послал Канариса в Италию. Встретиться с Аме, выяснить действительное состояние дел, а заодно повлиять на союзников, убедить их сохранять верность боевой дружбе. Адмирал поехал с удовольствием. Но обсуждались не верность, а те меры, которые надо предпринять, чтобы Германия не смогла помешать итальянцам «сменить ориентацию».

Шелленберг о содержании переговоров узнал. Шофер Аме, исполнявший и обязанности домашнего слуги, был гомосексуалистом. А его любовник являлся агентом СД. Правда, и сам Шелленберг занимался аналогичной закулисной дипломатией. Но на Канариса он собрал исчерпывающее досье и представил Гиммлеру. Тот сказал: «Оставьте досье у меня, при случае я ознакомлю с ним фюрера». И… положил под сукно. Потому что и рейхсфюрер колебался между верностью и изменой. Данных о заговорщиках к нему стекалось много. Из гестапо поступил подробный отчет о подпольном совещании на квартире отставного фельдмаршала Бека. Но теперь Гиммлер взвешивал: чья возьмет? А если оппозиция при поддержке американцев и англичан свалит Гитлера? Впрочем, он знал и другое. В некоторых кругах заговорщиков лучшей кандидатурой на пост главы государства называли… Гиммлера.

Стоит заметить, что в это же время Рим посетил и Мюллер. Официальной целью его визита были переговоры с итальянской тайной полицией, будет ли она предпринимать меры по «еврейскому вопросу». Но такая задача была абсолютно несвоевременной, Италия балансировала на грани крушения. В столь горячие дни выписать шефу гестапо подобную командировку мог только туповатый и прямолинейный Кальтенбруннер. Скорее всего, Мюллер по своим каналам разнюхивал, чем же там занимался Канарис. А может быть, налаживал в Италии собственную агентуру на случай грядущих перемен.

5 июля на советско-германском фронте загрохотала грандиозная битва на Курской дуге. А через пять дней, когда главные силы Германии увязли в сражениях, и на восток двигались эшелоны с немецкими резервами, американцы и англичане произвели высадку в Сицилии. Италия стала разваливаться. В Риме произошел переворот, Муссолини арестовали, новое правительство возглавил маршал Бадольо. Конечно же, Гитлер разошелся. Вознамерился спасать положение, карать изменников и выручать дуче, немедленно ударить на Рим.

Но подчиненные охладили его. Ударить оказалось нечем. Все боеспособные соединения ушли в Россию. А части, находившиеся в Италии, отступали, едва отбиваясь от многократно превосходящих противников. Но и Бадольо боялся вмешатальства немцев. Решил до поры до времени темнить. Заверял фюрера, что Италия до конца останется союзницей. В Берлине уже понимали, что он лжет. Но сделали вид, будто поверили. Старались хотя бы выиграть время, собрать какие-нибудь войска. А Канариса, допустившего столь вопиющий прокол, Кейтель все-таки выгородил. «Козлами отпущения» сделали нескольких начальников отделов абвера, поснимали с должностей или поувольняли.

В это же время сменилось и руководство «Роте капелле», но по другим причинам. Начальник зондеркоманды Гиринг давно страдал тяжелым хроническим недугом. Под этим предлогом Мюллер отозвал его, поставил на его место гауптштурмфюрера СС Хайнца Паннвица. Того самого офицера, который понравился ему в Праге. С тех пор он стал одним из ближайших доверенных лиц Миллера, и его назначение оказалось не только персональной заменой. Паннвиц привез в Париж новый план действий. Трепперу он сообщил, что Гиринг был слишком осторожным и «медлительным», поэтому не сумел перевести «функшпиль» из сферы военной разведки на уровень «политический». Как вспоминал Треппер, гауптштурмфюрер «играл роль джентльмена, имеющего дело с политикой лишь на самом высоком уровне».

А план состоял в том, чтобы послать в Москву эмиссара, который должен будет сообщить, «что группа влиятельных немецких военных желает вести с Советским Союзом переговоры о сепаратном мире. Этот специальный посланник будет иметь документы, подтверждающие искренность этого намерения, но у него будут также и документы, свидетельствующие о том, что в Германии существуют круги, старающиеся найти взаимопонимание с Западом». По сути — именно в рамках интриги, о которой докладывалось Кальтенбруннеру и Борману. Никто не смог бы подкопаться. Треппер воспринял план как раз в таком ключе — готовится попытка вбить клин между союзниками. Но ведь в Германии действительно были круги, искавшие сближения с США и Англией! Это была не дезинформация, а важнейшая стратегическая информация, и Мюллер в полной мере располагал доказательствами!

О предложении отправить гонца в Россию зондеркоманда радировала в Центр, уточнялись возможности и маршруты следования. Но Гиммлер посылать такого эмиссара категорически запретил. Стоп! Предлагаю читателю остановиться на этом обстоятельстве. Мы видим перед собой «уравнение», которое позволяет вычислить искомое «неизвестное». Если операцию запретил Гиммлер, значит, человек, придумавший ее и осуществлявший ее руководство, был по служебному положению и месту в нацистской иерархии ниже Гиммлера. То есть не Борман, как предполагает Льюис Килзер. Но, несомненно, это лицо было по рангу куда выше гауптштурмфюрера Паннвица. Остается — Мюллер. Поскольку руководство зондеркомандой он полностью замкнул на себя и был единственным «промежуточным звеном» между Паннвицем и Гиммлером. (Точнее, над Мюллером был еще Кальтенбруннер, но его по всей совокупности личных качеств в расчет можно не принимать.)