Меч на ладонях - Андрей Муравьев

Белокурая фрейлина возразила:

– Там Артуро, он с папенькой во всех походах был. За сто лет никто замок наш не брал.

Адельгейда слегка улыбнулась:

– Это потому, что никто и не пробовал.

Иоланта топнула ножкой:

– Как это не пробовал?! И бургундцы, и тосканцы, и Генуя присылала своих консулов. А наш Ги как стоял, так и стоит. И стоять будет. – Поняв, что разгорячилась, красавица добавила потише: – Только вот как при папеньке не получится, наверное. Надо будет или под руку Генриха идти, или под Бургундию.

Погладив руку Адельгейды, она добавила:

– А я уже решила. Я Генриху вассальную клятву принесу.

Ее госпожа удивленно посмотрела на свою фрейлину:

– А разве может дама клятву вассальную давать?

Та только беззаботно пожала плечами:

– Наверное, может. А почему нет?

Они помолчали. Потом Адельгейда хлопнула в ладоши.

Вбежала одна из дам, ожидавших снаружи, пока монарший гнев пойдет на убыль.

– Прикажи-ка подавать завтрак! И пусть разыщут вчерашнего скальда. – Императрица оглянулась на зардевшуюся Иоланту. – Все равно до вечера делать нечего. Так хоть песни послушаем.

8

Костя изводился с самого утра.

После того как их отпустили в предоставленные апартаменты, Малышев, помнивший приказ императора, засел в углу с вощеной табличкой. Ему предстояло перевести на немецкий язык песню, да еще такую песню, которую и на русском-то попробуй другими словами перескажи. Слова на гладкое полотно деревянной дощечки ложились натужно, со скрипом. Помог бы Сомохов, но он с утра уехал на охоту.

Где еще найти эксперта по немецкому? Захар, исчезнувший в недрах замка? Горовой, с унылым видом точивший свою саблю?

Надо было идти искать. Может, кто из торговцев, крутившихся возле кухни, или из дворни знает, как по-немецки будет «огнегривый»?

Когда Малышев вышел на замковый плац, там было людно.

Уехали господа, а слуги остались. А также оруженосцы, копейщики и лучники, личные медики и астрологи, виночерпии и монахи. Пользуясь возможностью, во дворик вылезли рядовые солдаты рыцарских копий, расквартированные в казармах при замке. Во время присутствия императора, дабы не заполонять и без того забитый плац перед главным входом, они сидели взаперти и сейчас старались прогреться на весеннем солнышке. Опухшие от постоянной пьянки в помещении, усатые ветераны лениво почесывались, позанимав потертые лавки вдоль замковых стен, на которых любили собираться прислуга и торговцы. Те держались чуть поодаль, но в пререкания с матерыми победителями саксонской кампании не вступали, резонно дожидаясь возвращения хозяев и водворения всех на круги своя.

Задымила маленькая кузница, находившаяся в пределах дворцовых стен, но не работавшая, пока по его территории гуляло светское общество. На небольшом пятачке у входа в казармы несколько старых солдат натаскивали молодых: вооруженные копьями старики в порядке обучения гоняли новобранцев со щитами и короткими учебными мечами. Костя невольно засмотрелся на их работу. Это здорово напоминало то, чем занимались они с молодыми дружинниками в Хобурге.

Тут появился Горовой, не желавший в одиночку сидеть в своей комнате. Для занятия он притащил с собой саблю, заточку которой и правил каждую свободную минуту:

– Од тэж. Дывись, Константин Паулович. Як дружинники наши, да тольки чуть по-другому.

– С чего бы по-другому, а, Тимофей Михайлович?

Подъесаул думал недолго.

– Так то ж они супротив кавалерии учатся. А наши только супротив пехоты натаскивались. Вот и держатся кучней. На коня ж, что ж, попрешь пехотой-то? – горделиво заявил казак, выпячивая живот, будто таким образом он подтверждал свою принадлежность к той самой непобедимой кавалерии.

Костя незаметно хмыкнул, но, чтобы не обижать товарища, промолчал. По его мнению, пехота училась тому, чтобы противостоять рыцарской кавалерии. А рыцаря в латах попробуй вскрой сыроватым мечом, да еще в руках худородного кнехта. Вот и учатся держать сплошной строй.

Горовой потянулся:

– Пойду, что ль. До энтих. Побалуюся малость. А то совсем засиделси.

Малышеву оставалось только кивнуть, хотя его мнения никто и не спрашивал. И то хорошо, что хмурый в последнее время подъесаул нашел себе хоть какое занятие.

Оставалось найти ответ на тот вопрос, с которым он и вышел во двор.

Кто же поможет перевести песню?

Костя с надеждой озирал двор. Вдруг сзади его хлопнули по плечу. Удар был такой силы, что русич чуть не грохнулся оземь. Когда Костя в гневе повернулся, перед ним стоял громадного роста мужчина с миролюбивым выражением на дебильной физиономии.

– Эта… Вас к государыне… того… просить изволят.

Малышев почесал занывшее плечо. Такому отказывать не с руки.

Проблемы перевода на время были забыли. Следом за громилой Костя поднялся в донжон на третий этаж, в апартаменты императрицы.

Донжон – главная башня замка – традиционно была раза в три шире и в два раза выше всех остальных. Как уже успел рассказать подружившийся со своей Грэтхен Захар, в подмуре донжона находилась тюрьма, куда кидали неугодных, на первом этаже в помещениях без окон, но с толстыми стенами, размещались кладовые, вывод глубинного колодца и арсенал, на втором – главная зала, где их уже принимали и обычно устраивали пиры, а на третьем – личные апартаменты господ. Для удобства на втором этаже сделали коридор, по которому их вчера вели. Но сейчас они поднимались по центральной узкой лестнице в апартаменты императрицы, находившиеся в десяти шагах от комнат властителя германских земель.

В отличие от покоев Генриха, у входа в комнаты его венценосной супруги стража не было. Только две старухи в длиннющих накидках несли какую-то лишь им ведомую службу. В гостиной при апартаментах, откуда три двери вели в комнаты, занимаемые самой Адельгейдой и ее ближайшим окружением, крутилось несколько фрейлин помоложе.

Олигофрен, приведший Костю, приказал ждать и почтительно постучался в одну из дубовых, обитых медью, дверей. Дверь приоткрылась, и Костя успел заметить глазки той, что вчера так разбередила ему душу. Приказным тоном Иоланта что-то заявила громиле, тот поклонился и повернулся к Косте. Разобрать слова девушки не было никакой возможности, потому как дамы в гостиной не замолкали ни на минуту, видимо желая подчеркнуть равное с последней положение при дворе.

Громила промычал:

– Ее, это… величество приказывают идти в залу… Будут слушать песни там… после обедни.

Костя про себя чертыхнулся. Замашки те же, что и у супруга.

Подождав пару минут и поймав несколько заинтересованных взглядов со стороны фрейлин, Малышев неловко поклонился и пошел к себе в комнатку. До обедни была еще уйма времени.