Догмат крови - Сергей Степанов

Журналист Бразуль-Брушковский подошел к зеркальной витрине кондитерской Франсуа и окинул взыскательным взором свое отражение. Пиджак в крупную полоску сидел отлично. «Надо признать, у жены есть вкус», — подумал он, охорашиваясь перед витриной. Жена съездила с ним к портному, заказала новенький костюм, подобрала жилет с серебряными звездами по голубому фону, модные желтые штиблеты, соломенную шляпу. Бразулю оставалось только купить давно облюбованную тросточку с набалдашником в форме львиной головы.

Все это стало возможным благодаря вознаграждению, полученному в адвокатской конторе Марголина. Кроме того, Бразулю было разрешено по своему усмотрению и без всякого отчета расходовать на розыскные дела суммы до пятидесяти рублей. Правда, деньгами свыше этой суммы заведовал адвокат Марк Виленский, но журналист не жаловался. Поначалу ему было стыдно тратить деньги на свои нужды, но он уверил себя, что разные костюмы просто необходимы для розыскных нужд. Взять, к примеру, рассказе о Шерлоке Холмсе. Великий сыщик все время переодевался, чтобы быть незаметным на лондонских улицах.

Редакция «Киевской мысли» располагалась в одном из самых дорогих домов на Фундуклеевской напротив бокового входа в Оперный театр. Редакция «Огней» была неподалеку, но уже во дворах. Бразуль увидел жандармов, выходивших из театрального подъезда. Всезнающие журналисты рассказывали, что полиция, как будто с ума сошла: содрала бархатную обивку царской ложи и вскрыла полы, чтобы убедиться, что под креслами не заложена адская машинка. Даже тяжелую хрустальную люстру под потолком спустили вниз и тщательно обследовали каждый вершок цепи из подозрения, что её могли подпилить и обрушить хрусталь на венценосную голову.

Журналист мечтательно подумал о том, как здорово было бы, если бы, вопреки стараниям жандармов, какой-нибудь смельчак прорвался бы через полицейский кордон и привел бы в исполнение смертный приговор, давно вынесенный Николаю Кровавому. Жаль, перевелись смельчаки! А всему виной проклятый Азеф, подорвавший веру в священный террор, очищающий землю от царственных паразитов и их приспешников.

Бразуль вошел в редакцию и поднялся в младшую корректорскую. Здесь всегда было шумно и весело. Бразуля с порога оглушили громкие крики; казалось, все галдели одновременно. В центре комнаты на заваленном гранками столе сидел Марк Ордынский и рассказывал о последних приготовлениях к приему высочайших гостей. Центральным событием киевских торжеств должно было стать открытие памятника царю-освободителю, приуроченное к пятидесятилетию отмены крепостного права.

Академик Опекушин предложил киевским властям уменьшенную копию памятника Александру Второму, который был установлен в московском Кремле. Получалась большая экономия, так как Опекушин просил всего 46 тысяч рублей. Однако городской управе хотелось памятник побольше и подороже. Был объявлен конкурс, и победителем вышел итальянский скульптор Ксаменес Этторе. Он отлил бронзовую скульптурную группу, изображавшую Александра II в императорской мантии и толпившихся у его ног благодарных пейзан. Полукруглая колоннада соединяла центральную часть памятника с аллегориями Милосердия и Правосудия. Поговаривали, что Этторе просто воспользовался случаем пристроить пару статуй, пылившихся в его мастерской. Разумеется, памятник обошелся намного дороже, чем было заложено в смете. Недостачу возместили за счет пожертвований сахарозаводчиков Александра Терещенко, Льва Бродского, Моисея Гальперина, Давила Марголина и других.

— Памятники возводят, а крестьяне голодают! — проворчал пожилой корректор. — Столыпин своей людоедской аграрной реформой отдал деревню на поток и разграбление кучке кулаков и мироедов. Неурожай за неурожаем, зато зерно пароходами плывет в Европу. Снабжаем пшеницей полмира по принципу «недоедим, но вывезем». Скорей бы кончились эти разорительные торжества.

— И не надейтесь! — цинично рассмеялся Ордынский. — Таки наши власти не угомонятся, покуда не разворуют все до последнего гроша. Памятник княгине Ольге с просветителями слепили из цемента. Обещали потом отлить из бронзы. Дожидайтесь! Цементные фигуры, каково!

Разговор в корректорской перекинулся на предполагаемый состав царской свиты. Рослый хроникер с бритой головой перечислял, загибая пальцы:

— Прибудут господа Обмановы всем семейством, Борис, болгарский царевич из немецкой династии Кобургских, потом ближняя свита: маразматик Фредерикс, дворцовый комендант Дедюлин, алкоголик флаг-капитан Нилов, почти все генерал-адьютанты. Из министров: вешатель Столыпин, вор Коковцов, негодяй Кассо. Вот только Ваньки Каина не будет.

— А Григорий, Божий человек, приедет? — спросил, глумливо подмигивая, плешивый сотрудник отдела культурной жизни.

Раздался взрыв гомерического хохота.

— А как же!.. Всенепременно… Без Распутина господа Обмановы шагу ступить не могут!.. Кто же будет ублажать царицу, полковник уже ни к черту не годен!.. И царских дочек пора к разврату приучать!

— Неужели этого грязного мужика допустили в свитский поезд? — состроил кто-то удивленную мину.

Ему ответил редактор отдела внутренней политики:

— Распутин приедет отдельно. Сейчас он в Нижнем, присматривается к губернатору Хвостову на предмет его назначения Председателем Совета министров.

Известие произвело сенсацию. Нижегородский губернатор Хвостов имел репутацию оголтелого черносотенца. Все знали, что Хвостов во время аудиенции во дворце нацепил на мундир серебряный «Конек-скакунок» — значок Союза русского народа с фигурой Георгия Победоносца на коне. Выходит, пришло время черносотенцев.

— Да уж! — потрясенно заметил один из журналистов. — Если назначат Хвостова, так и Столыпина-вешателя, пожалуй, вспомнишь добрым словом. То-то у него в последние месяцы нелады с крайне правыми!

— А куда теперь отправят Столыпина, ведь ему еще нет пятидесяти? Послом в Париж или наместником на Кавказ?

— Может, в Париж, а может, подземным ходом в Могилевскую губернию, — загадочно сказал редактор, покидая комнату.

Журналисты знали, что к его словам следовало отнестись с полной серьезностью. Редактор поддерживал связь с Троцким, присылавшим корреспонденции в «Киевскую мысль» и с другими деятелями революционного подполья. Видно, террор вновь поднимает голову после короткого затишья, вызванного разоблачением Азефа. Однако до сих пор ни одно из десяти покушений на Столыпина не увенчалось успехом. Об этом и зашел горячий спор.

— Глупости все это, — авторитетно заявил рослый хроникер. — Сколько мы видели террактов, сколько боевиков сложили головы: Роза Рабинович, Бэлла Лапина, Фейга Элькина, Лейба Либерман, Мария Климова, Карл Трауберг. Однако Столыпин словно заколдованный. К тому же в Киеве для охраны Николашки приняты чрезвычайные меры. Приехал генерал Курлов, с ним куча охранников, в том числе полковник Спиридович, звезда политического сыска. Нет дома, где бы не квартировал тайный агент. Чердаки всех зданий по маршруту следования свиты забиты и опечатаны. Домовладельцев обязали подпускать к окнам только людей, лично им известных. Киевская охранка ликвидировало все подполье. Кулябко, сволочь, старается, ему обещано повышение и перевод в Питер. Черносотенцы организовали добровольную охрану численностью в десять тысяч человек и поклялись на версту не подпустить к Николашке ни одного интеллигента в пенсне.