Снятие с креста - Пол Клеменс

Анджей опять покачал головой.

– Ни одной не знаю. Импровизация чистой воды. Это не уменьшенные копии его работ – это что-то совсем другое…

– Минуточку, – перебила Изабелла. – Все это, конечно, увлекательно, но данная тема может подождать. Поговорим о насущном. Версия напрашивается: убийца сменил тактику. Перед нами – первая половина искомой картины Шандемо, обладателем которой являлся убийца. Принимаем утверждение без доказательств. Захватить Анджея и добыть у него вторую половину убийца отчаялся. Появление лучших друзей тем более не приводит убийцу в восторг. Но это не значит, что он становится добреньким и просто дарит нам картину. Это уловка. Он просто предоставляет нам прекрасную возможность самим найти Рубенса. А потом – изъять. Угадайте, какими средствами. Неужели Раковский упустит возможность? Устранив Жерара Травеля, убийца прячет на его теле картину, резонно полагая, что рано или поздно она окажется у Раковского. Раковский возбудится, – Изабелла закончила речь и победно обозрела присутствующих.

– Гм, – сказал Айзик. – Не понимаю, зачем говорить о насущном, если ты и так все сказала. Добавить нечего, Изабелла.

– А если Анджей не станет искать Рубенса? – рискнул пропихнуть идею Франчишек. – Вот просто не станет, и все? Зачем ему этот геморрой?

– Это ты так считаешь, – хмыкнул Айзик. – А упертый художник…

Дальше можно не продолжать. Найти Рубенса и на полном законном основании объявить его своей собственностью… Не сделать такое – преступление.

– Схитрим? – предложила Изабелла. – Нам предлагают игру. Разыграем собственную. Посмотрим, кто кого.

Детективы загадочно переглянулись и выжидающе уставились на охраняемое лицо.

– Сыграть-то можно, – пробурчал Анджей. – Даже нужно. Поскольку этот тип от меня все равно не отстанет. Но хоть убейте, не представляю правил. Ни одна из картин, спрятанных в беседке, не стыкуется с той, что лежит перед нами. Желаете убедиться?

Ему не давала покоя мысль: каким образом убийца намерен следить за их действиями и узнавать содержание разговоров? Он телепат? Или, по ряду необъяснимых причин, ему это не нужно? Все прекрасно понимали: отнимать картины Шандемо у него уже никто не будет. И все же вскрытие тайника вылилось в затяжную, спланированную акцию. Анджей и Павел пересекли двор, вошли в каморку дворника. Обессиленный от алкоголя Йозеф еще ворочался. Хлопнул стакан и утерял желание задавать вопросы. В это же время подчиненные Айзика вскрыли северную дверь в холле, незаметно просочились в сад. Страстно обнявшись, направились к беседке, где долго не задержались, так как инструктировал их Анджей правильно…

И снова они томились в запертом буфете, решая головоломку. Пять картин Шандемо, к которым Анджей добавил два пейзажа, лежали в ряд на полу. Он прикладывал к ним справа одолженное у покойника полотно, всматривался, хмыкал, чесал затылок, подбирался на коленях вплотную, отползал, щурился, передвигал картину ниже. Остальные ходили вокруг да около. Изабелла грызла сухие оленьи палочки. Франчишек курил как паровоз. Павел сидел за столом, скептически кривился и переливал из бокала в бокал одну и ту же порцию виски, не решаясь выпить.

Анджей отобрал у Павла бокал, влил в себя. Все воззрились на него с удивлением. Павел налил еще, тоже выпил. Франчишек собрался возмутиться.

– Это вовсе не приглашение, – строго сказал Айзик, отправляя в рот черную маслину. – По крайней мере, двое из нас к завершению вечера должны быть трезвыми. Умение пить – это искусство.

– Ничего не понимаю, – разозлился Анджей. – Пейзажи не соответствуют, это точно. Крестьянская семья, производящая… – он щелкнул пальцами, не находя нужного определения.

– Взмёт зяби, – подсказала Изабелла.

Павел хохотнул.

– Да, – поморщился Анджей. – Процедура, понятная каждому землепашцу. Пустыня, караван, надвигающийся смерч… Богедона в трактире, где люди гуляют и пьют… Кафедральный собор, епископ, бродяга в кандалах… Это всё настолько далеко… Мастерская художника – картина, на которой Шандемо изобразил самого себя за мольбертом, орудия труда живописца, обстановка, окружающая творчество – это наиболее подходит, поскольку на второй половине мы видим аналогично фрагмент мастерской. Но это разные мастерские! Разные цветовые решения, другая перспектива, объем, манера выражения! В этих двух картинах нет ничего общего!

– Силы небесные! – хлопнула себя по лбу Изабелла. – Это все от паршивого освещения… Анджей, ты не прав. В тусклом свете картина выглядит иначе – на это надо делать поправку. По-моему, все сходится, – она засмеялась.

– Ты о чем? – растерялся Анджей. – Полагаешь, эти две мастерские взаимосвязаны?

– К черту мастерские, – фыркнула Изабелла. – На картине, доставленной тебе покойным Травелем, может изображаться вовсе не мастерская. А вот на этой картине, – она рухнула на колени и ткнула пальцем в богедону, – не факт, что трактир!

– А я ведь тоже смотрю на эту штуковину и понимаю, что в голове какой-то затык… – тупо сказал в пространство Франчишек.

– А ну-ка, подробнее, наблюдательные наши, – насторожился Айзик.

– Во-первых, пол, – тряхнула шевелюрой Изабелла, что выглядело очень сексуально, но никто не обратил внимания. – На обеих картинах он из струганых досок.

– Оттенок разный, – возразил Анджей. – И вообще не сходится.

– Неправда. Он не сходится, потому что на картине справа у стыка полотен – зона мрака. Лампадка не добивает. А ты поменяй их местами – совсем другой эффект получится, уверяю тебя.

– А я вот еще о чем подумал, – вкрадчиво сказал Франчишек. – Если у мольберта, как уверяет Анджей, сидит Шандемо – то есть картина является автопортретом, – то на картине, где выпивают счастливые крестьяне, тоже запечатлен Шандемо. Одно и то же лицо!

– Я в курсе, – немного покраснел Анджей.

– Так неужели на картине, где он хотел зашифровать информацию потомкам, он не оставил бы свой портрет?

– А кто его знает? – развел руками Анджей.

– Немного притянуто за уши, – почесал за ухом Айзик. – Но стоит ли пускаться в теорию? Не проще ли поменять картины местами и поднести поближе светильник? Провода хватит.

Это была натуральная мистика. В последующей жизни он всегда вспоминал этот эпизод с каким-то трепетным благоговением, как небольшое, но решительное чудо. Он сел на колени, отодвинул ненужные полотна, а те, о которых шла речь, поменял местами. Прижал краями, тяжело вздохнул, отодвинулся.

Изменилось ВСЁ. В творениях, как уже говорилось, не было ничего симметричного. Оттого и пошел комом первый блин. Да, на обеих картинах были изображены ободранные половицы. Они по-разному освещались. Они не стыковались, они и не обязаны были, поскольку находились в разных помещениях! Дом в разрезе! Вертикальный фрагмент неясного назначения в правой части «мастерской художника» чудно состыковался с аналогичным неровным краем богедоны, и получилась законченная стена, разделяющая помещения! Края совпали так, что не было сомнений – это одна картина. Пусть из непохожих фрагментов. Изображался, по всей видимости, дом художника. В одной его части шло веселье, в другой, куда посторонним вход был заказан, мастер хранил свои картины, прочее хозяйство, и был не очень озабочен наведением там порядка.