Автограф. Культура ХХ века в диалогах и наблюдениях - Наталья Александровна Селиванова

ни в одном эпизоде не позволяя себе резкости или мрачности.

Русская Букеровская премия учреждена по образцу премии Букера в Англии с более чем 20-летним стажем. Все, как в Англии, за исключением членов жюри — на Западе в их числе можно увидеть политического деятеля, питающего слабость к словесности. В наше международное жюри, возглавляемое критиком или издателем, входят западные слависты, русские писатели и литературоведы. Эта форма не вызывает претензий. Претензии все прежние годы вызывал вердикт уважаемой команды. Пожалуй, лишь известие о присуждении Букера М. Харитонову за роман «Линии судьбы, или Сундучок Милашевича» в 1992 году соответствовало условиям Букера: награждается текст независимо от прежних заслуг писателя.

Недовольство и кривотолки по поводу решения судей — вещь абсолютно нормальная. Букеру присущи нерв и своя эстетика: выдвинутые романы открыто обсуждаются в прессе, писатели дают интервью, о торжественной церемонии сообщают все СМИ. А уж для светских хроникеров — это просто находка. Такое количество известных литераторов, писателей-эмигрантов, иностранцев, собравшихся в одно время и в одном месте, они встречают лишь на Букере. Словом, в эффектно задуманный сценарий сознательно введены артистические элементы, которые подогревают общественный интерес и стимулируют творчество писателей. Эти качества кардинально отличают Русскую Букеровскую премию от всех прочих литературных наград и премий в современной отечественной культуре вообще.

Итак, на жюри-96 Букеровский комитет возлагал большие надежды. Выдвижение в председатели жюри издателя журнала «Новое литературное обозрение» Ирины Прохоровой, не обладающей громким именем в писательском мире, у живых классиков сразу вызвало подозрение, в воздухе запахло скандалом. Еще сказывается инерция прошлых лет — любая новость от Букера возбуждает сильные эмоции — ревность, восторг или злобу. Все думали — ну, вот, пришли молодые и шестидесятников побоку. Между тем эта судейская команда оказалась куда умнее, предъявив публике одновременно компетентность, беспристрастность и политическую благонадежность. Долгожданный слом произошел, и даже юбилейный ужин, на котором, помимо Большого Букера, вручали Малый за лучший дебют (6 тысяч долларов получил поэт Сергей Гандлевский и его роман «Трепанация черепа», опубликованный в «Знамени»), протекал в куда более умиротворенной и игривой атмосфере, чем раньше. Как сказала Галина Вишневская: «Первые бывают в спорте, в искусстве бывает артист». К этому успеху Русский Букер шел пять лет.

ГАЗЕТА КУЛЬТУРА

21.12.1996

«Букер» в клетке

Старый подпольщик советской литературы, морской офицер Анатолий Азольский стал лауреатом русского «Букера-97» за роман «Клетка» и обладателем 12 500 долларов.

Пережив пятилетку в России, многочисленные обвинения в свой адрес, «Букер» тем не менее является одной из самых престижных литературных наград.

В этом году судьи сошлись в едином мнении. Произведение 67-летнего писателя, чей путь в литературу начался более тридцати лет назад и в советские времена напоминал погребение при жизни, названо лучшим. Правда, пришлось услышать знакомый вздох — опять «Букера» дали за прежние заслуги и страдания.

Справедливости ради следовало бы развести биографию и литературу.

Действительно, роман А. Азольского «Степан Сергеевич» в 1967-м был горячо одобрен редколлегией «Нового мира», анонсирован и даже набран, но, увы, цензура не пропустила в печать. Дважды предпринимались попытки восстановить публикацию, и все с тем же печальным результатом. Лишь через 20 лет проза Азольского увидела свет в первом журнале страны.

Публикация «Клетки» в «Новом мире» в минувшем году сразу обратила на себя внимание. Не темой, а словесным изяществом. По сути это детектив, герои которого выбирают работу в подполье, а не жизнь в советской клетке.

О генетике, «продажной девке империализма», и судьбе ученых-генетиков, пытавшихся продолжать свою работу, писали много. Автор романа также не избегает трагических страниц — доносов, лагерей, гибели безвинных людей. Их голоса слышны в тексте, как слышен и виден большой город с вечно спешащими пассажирами, скандалами в магазинах, на которых и попалась Елена Суркова. Дама яркая и артистичная, хорошо подрабатывающая кражами и ни о чем не жалеющая, после умелого шантажа становится общей любовницей двух братьев — Ивана и Клима.

На читателя обрушиваются необыкновенные приключения с погонями, фальшивыми документами, далеко не праведными делами. Часто герои уходят от преследования КГБ и угрозы смерти. Одержимый идеей самосохранения, Иван спасает себя и брата, в годы войны работавшего у немцев в лаборатории генетики. Однако цели они не достигают — научное открытие будет принадлежать не нашему соотечественнику, а английским коллегам, «слепившим наконец-то модель двухспиральной молекулы ДНК».

Можно захлебнуться от знания автором мельчайших деталей. Можно удивиться способности писателя сочинить роман без единого диалога, который тем не менее читается на одном дыхании. Что еще нужно для романа-победителя?

Малый «Букер» (4000 фунтов стерлингов), который в этом году вручали за лучшее философское или критическое эссе, получили М. Гаспаров за книгу «Избранные статьи» и А. Гольдштейн за книгу «Расставание с нарциссом».

ГАЗЕТА ИЗВЕСТИЯ

28.11.1997

Книги «про это» выходят, подозрения остаются. Страсти по Маяковскому не улягутся никогда

Пришвин называл Лилю Брик ведьмой. Семья самого поэта считала ее женщиной роковой, погубившей жизнь сыну и брату. Мы же, читая новую книгу литературоведа Бенедикта Сарнова «Люблю», имеем удивительную возможность выслушать самого поэта и его возлюбленных, друзей и недругов — всех, кто знал и общался с Владимиром Маяковским. Идея предоставить трибуну современникам переплетается с другой — стихами Маяковского, его письмами к Лиле Брик, отрывками прозы Пушкина и Булгакова.

О ключевом моменте его жизни — сочинении поэмы «Про это» Лиля Юрьевна рассказывает так, что начисто забывается образ горлопана, променявшего дар тончайшего лирика на безудержный, одиозный пафос, противоречащий хрупкой поэтической природе. Маяковскому еще очень долго будут вменять в вину «Стихи о советском паспорте», поэму «Хорошо!», «Возьмем винтовки новые!» и пр. Но, когда сердце не выдерживало одиночества, когда уходила любимая женщина, когда искренняя, почти сумасшедшая вера в новую жизнь разбивалась о кровавую и голодную правду советского быта, тогда писалось:

Ночью хочется звон свой

спрятать в мягкое,

в женское.

Быть может, в минуты полного отчаяния, осознания настоящего тупика и банкротства родилось «а сердце рвется к выстрелу, а горло бредит бритвою…». Мало того, он панически боялся старости, много раз говорил о самоубийстве, даже стрелялся, но вышла осечка. Он был слишком заметен внешне, он подавлял окружающих своей энергетикой, а влюбившись, обрушивал на женщину всю страсть. Это понимала Лиля, это восхищало Татьяну Яковлеву. «Человек был совершенно необычайного остроумия, обаяния и колоссального сексапила», — вспоминает Яковлева.

В книге много места уделяется весьма деликатной и до конца непроясненной истории в жизни Маяковского. Деликатная — потому что