Пляска на бойне - Лоуренс Блок

— Вот чего я никак не могу понять.

— Я тоже, но, наверное, с точки зрения жертвы, это и в самом деле несчастный случай. Так или иначе, получился миллион, не облагаемый налогом, и Стетнер потребовал половину. Страховая компания выплатила деньги в конце прошлого месяца — для такого случая очень быстро.

— Сюда приходил кто-то от них, — сказал Джо. —Хотел знать, не считается ли Термен подозреваемым. Официально не считается, так мне и пришлось ему сказать. Я-то был убежден, что это сделал он, я ведь тебе говорил…

— Да.

— Но у нас был только один возможный мотив — деньги, а по нашим сведениям в деньгах он не нуждался, значит, и убивать ее не было никакой причины. — Он нахмурился. — А из того, что ты мне рассказал, следует, что у него и в самом деле не было никакой причины.

— Так, как он это рассказывает, — не было. Но страховая компания выплатила страховку, и Стетнер потребовал свою долю, и они договорились, что Термен будет отдавать ее Стетнеру наличными по частям, по сто тысяч долларов, якобы на приобретение иностранной валюты. На самом деле деньги должны были идти Стетнеру, но Термен получал бы взамен документы о фиктивных сделках, составленные так, чтобы в конечном счете при уплате налогов он смог списать все на убытки. Знаешь, Джо, это мне больше всего нравится. Разделить добычу с соучастником и сделать так, чтобы не платить налогов с его доли.

— Неплохо. И он отдал четыре раза по сотне?

— С недельными промежутками. Последний платеж должен состояться сегодня вечером. Он встретится со Стетнером в Маспете — будет вести оттуда телепередачу с боксерских состязаний. Он передаст ему кейс с сотней тысяч, и делу конец.

— И он считает, что после этого Стетнер его убьет. Потому что свои деньги он получит, и Термен будет ему больше не нужен, а он для него опасен, потому что его начала мучить совесть, значит, лучше с ним покончить.

— Выходит, так.

— И он хочет, чтобы ты его защитил, — сказал Джо. — Он тебе не сказал как?

— Пока нет, Я встречаюсь с ним сегодня после обеда, чтобы все обсудить.

— А потом вы поедете в этот, как его там, — Маспет?

— Вероятно.

Он загасил сигарету.

— А почему именно ты?

— Он меня знает.

— Знает? Откуда?

— Мы познакомились в баре.

— А, ты говорил — вчера вечером в этой поганой забегаловке твоего приятеля Баллу. Не знаю, зачем ты общаешься с та кой публикой.

— Он мой друг.

— Рано или поздно этот твой друг схлопочет кучу неприятностей, и тогда тебе бы лучше оказаться от него подальше. Он отлично умеет плясать на канате — скользкий, как угорь, — только в один прекрасный день ФБР сообразит, что к чему, и он угодит на казенные хлеба в Атлантскую тюрьму.

— Все это не важно, — сказал я. — Мы встретились вчера в «Грогане», потому что нам надо было поговорить в каком-нибудь тихом месте. А позвонил он мне потому, что накануне мы случайно встретились в другом баре, по соседству.

— Ты-то случайно встретился с ним потому, что занимаешься его делом. Он это знал?

— Нет. Он думал, что я занимаюсь Стетнером.

— А почему ты должен заниматься Стетнером?

Я ничего не сказал ему ни про пленку, где убивали Счастливчика, ни про убийство Арнольда Левека. Мне казалось, что все это не имеет отношения к делу. У Джо на руках висит убийство Аманды Термен, меня наняли, чтобы его расследовать, и похоже, что теперь я его раскрыл.

— Я этим воспользовался, чтобы его расколоть. Мне удалось выяснить, что он связан со Стетнером, и этого было достаточно. Если он свалит все на Бергена с Ольгой, ему, возможно, удастся выкрутиться.

— Ты считаешь, что сможешь уговорить его явиться с повинной?

— Надеюсь. Во всяком случае, займусь этим, когда увижусь с ним сегодня.

— Я хочу, чтобы у тебя был диктофон, когда ты с ним увидишься.

— Согласен.

— «Согласен»? Господи, как жаль, что вчера при тебе не было диктофона. Так часто бывает: тебе повезло, человек разговорился, выкладывает тебе все, и ему становится легче. А на следующее утро встает и не может понять, с чего это его вчера понесло, и больше до конца своих дней он никому ничего не скажет. Какого дьявола ты не зашел ко мне и не взял аппаратуру перед тем, как с ним встретиться?

— Да брось, — сказал я. — Он ни с того ни с сего позвонил мне в десять вечера и потребовал, чтобы мы сейчас же встретились. Тебя вчера вечером наверняка здесь и не было.

— Тут хватает людей, которые могли бы дать тебе аппаратуру.

— Ну да, только для этого понадобилось бы всего-навсего часа два времени и десяток звонков по телефону, чтобы получить разрешение, а главное — откуда я мог знать, что он расколется?

— Да, ты прав.

— Думаю, что смогу уговорить его явиться с повинной, — сказал я. — По-моему, он и сам этого хочет.

— Было бы неплохо, — сказал он. — Но даже если и нет, то он по крайней мере что-то тебе скажет, а при тебе будет диктофон. Когда вы встречаетесь — в четыре? Жаль, что не раньше.

— Раньше у него какие-то деловые свидания.

— Дела есть дела, да? Увидимся здесь в три. — Он встал. — А до тех пор у меня тоже дела.

Я отправился к Элейн, купив по дороге цветов и пакет яффских апельсинов. Она поставила цветы в воду, апельсины положила в большую голубую стеклянную вазу и сказала мне, что чувствует себя лучше.

— У меня еще слабость, но дело явно идет на поправку. А как у тебя? Все в порядке?

— А что?

— Вид у тебя замученный. Опять вчера просидел всю ночь?

— Нет, но мне не спалось. Дело вот-вот будет раскрыто. Еще пару часов — и конец.

— Как все это произошло? Сегодня среда, верно? Или я пару дней провалялась без сознания?

— Термен хотел излить кому-нибудь душу, а тут подвернулся я. Он чувствует, что на него давят — отчасти, наверное, я, но больше Стетнер.

— А кто такой Стетнер?

— Тот Резиновый Мужчина. — Я вкратце изложил ей наш вчерашний разговор в «Грогане». — Я оказался в нужном месте в нужное время. Мне повезло.

— Не то что Аманде Термен.

— Не одной ей, насколько я понимаю. Но за Аманду все они сядут. Если Термен даст показания и полиции удастся раздобыть какие-нибудь вещественные доказательства, дело можно будет считать беспроигрышным.

— Тогда почему ты такой мрачный? Тебе бы сейчас петушком прыгать. По-моему, в таких случаях полагается наслаждаться минутой торжества.

— Должно быть, я устал.