Грибоедов. Тайны смерти вазир-мухтара - Сергей Дмитриев

"Я вошел во вкус войны и уверен, что для человека, который привык к сильным ощущениям этого банка, мало найдется удовольствий, которые не показались бы приторными, — сообщал он в письме А. Лопухину и добавлял: — Не знаю, что будет дальше, а пока судьба меня не очень обижала…" Кавказское командование представляло Лермонтова и к ордену Станислава 2-й степени, и к золотой сабле с надписью "За храбрость". "Во всю экспедицию в Малой Чечне поручик Лермонтов командовал охотниками, набранными из всей кавалерии, и командовал отлично во всех отношениях, всегда первый на коне и последний на отдыхе", — сообщалось тогда в Петербург, но оттуда приходили лишь распоряжения отказать в наградах. Получалось, что и Лермонтову суждено было пережить жестокое и обидное непризнание его геройских заслуг, как это произошло до этого с Грибоедовым после смерти.

Эпизод сражения при Валерике. Акварель М.Ю. Лермонтова и Г.Г. Гагарина. 1840 г.

Лишь в начале 1841 г. поэт в качестве поощрения за свое геройство, прежде всего хлопотами В.А. Жуковского, получил по приказу Николая I отпуск, но совсем ненадолго. Уже 9 мая того же года он прибыл в Ставрополь. И как знаменательно, что перед самым отъездом из Петербурга, 12 апреля 1841 г., у поэта состоялся долгий сердечный разговор с Натальей Николаевной Пушкиной. "Прощание их было самое задушевное", — вспоминал П.А. Плетнёв.

Кавказ с помощью дуэлянта все-таки забрал к себе еще одну поэтическую душу, как дань за то очарование, которое он дарил Лермонтову. И "земной странник" продолжил свой путь уже "в надзвездные края", к "бегущим кометам", в тот запредельный мир, который он описал, пожалуй, первым в русской поэзии и к которому стремился незадолго до трагической дуэли:

Сбылось горькое предвидение и самого поэта, и многих его друзей. Он ушел в "небесные дали", туда, где давно искал себе родину. Поэт и критик С.А. Андреевский откровенно сказал об этой страсти Лермонтова: "Нет другого поэта, который бы так явно считал небо своей родиной и землю — своим изгнанием… Никто так прямо не говорил с небесным сводом, как Лермонтов, никто с таким величием не созерцал эту глубокую бездну". А Велимир Хлебников вообще назвал поэта "сыном земли с глазами неба".

Всего лишь за 15 лет — короткий миг по меркам истории — Россия безвременно, жестоко и предательски потеряла самых ярких своих гениев — Грибоедова, Пушкина, Лермонтова, да в придачу еще и такие поэтические таланты, которым где угодно в мире была бы уготована слава, как К.Ф. Рылеев (1826), А.А. Дельвиг (1831), А.А. Бестужев-Марлинский (1837), А.И. Полежаев (1838) и А.И. Одоевский (1839). "Становится страшно за Россию при мысли, что не слепой случай, а какой-то приговор судьбы поражает ее лучших сыновей: в ее поэтах", — записал в свой дневник через несколько дней после гибели Лермонтова Ю.Ф. Самарин. Месяцем позже он же заметил: "Эта смерть, вслед за гибелью Пушкина, Грибоедова и многих других, наводит на самые грустные размышления". Эти размышления об "одиночных" выстрелах в русскую культуру продолжали П.А. Вяземский ("В нашу поэзию стреляют удачнее, нежели в Луи Филиппа…") и друг Пушкина поэт В.К. Кюхельбекер, которому суждено было провести в тюрьме и на поселении в Сибири более 20 лет:

А.И. Герцен, вынужденный прожить 23 года в эмиграции, думал о том же самом: "Ужасный, скорбный удел ожидает в России всякого, кто поднимет голову выше уровня, начертанного императорским скипетром, — будь то поэт, гражданин, мыслитель. Всех их уводит в могилу неодолимый рок…" Во второй раз этот же самый "неодолимый рок" вырвал из жизни всего лишь за 20 лет новых "страдальцев русской поэзии", ушедших из жизни или насильственно, или под "топором недугов и катаклизмов" — А. Блока (1921), Н.С. Гумилева (1921), В. Хлебникова (1922), А. Ширяевца (1924), С.А. Есенина (1925), Ф. Сологуба (1927), В.В. Маяковского (1930), О.Э. Мандельштама (1938), П.В. Орешина (1938), М.И. Цветаеву (1941)…

Лермонтов так и не исполнил свое намерение написать роман о Грибоедове, его будущие планы, в пересказе разных лиц, были весьма разнообразными, имея связь с "кровавым усмирением Кавказа, персидской войной и катастрофой, среди которой погиб Грибоедов в Тегеране". Лермонтов — такой же "странник русского слова", как и министр-поэт, — бесстрашно шел путями своей судьбы до самого предела. По словам Белинского, в последние годы жизни "уже затевал он в уме, утомленном суетою жизни, создания зрелые; он сам говорил нам, что замыслил написать трилогию, три романа, из трех эпох русского общества (века Екатерины II, Александра I и настоящего времени), имеющих между собой связь и некоторое единство". И не приходиться сомневаться, что, если бы этот замысел был осуществлен, одним из героев трилогии, связывавшем разные эпохи, стал бы именно Грибоедов. Для этого утверждения есть очень весомые основания, которые подтверждаются явными намеками, зашифрованными поэтом в главном своем детище.

Смерть полковника Верховского. Иллюстрация М.Ю. Лермонтова к повести А.А. Бестужева-Марлинского "Аммалат-Бек"

Почти в завершающих строках "Героя нашего времени" Печорин таким образом выразил основное отличие странника, отделяющего его от обычных людей (со скрытой отсылкой к образу Чацкого): "Я люблю сомневаться во всем: это расположение ума не мешает решительности характера — напротив; что до меня касается, то я всегда смелее иду вперед, когда не знаю, что меня ожидает". Вот так же смело шли вперед и Грибоедов, и Пушкин, и Лермонтов. А чем же кончил свой путь "странник Печорин"? "Журнал Печорина", а иначе, его дневники, начинаются следующим весьма знаменательным предуведомлением публикатора этих дневников: "Недавно я узнал, что Печорин, возвращаясь из Персии, умер". Далее публикатор, а по сути, сам Лермонтов, написал: "Я поместил в этой книге только то, что относилось к пребыванию Печорина на Кавказе; в моих руках осталась еще толстая тетрадь, где он рассказывает всю жизнь свою. Когда-нибудь и она явится на суд света; но теперь я не смею взять на себя эту ответственность по многим важным причинам".

Ах, хоть бы одним глазком заглянуть в "толстую тетрадь" Печорина. Что же он делал в Персии, где и в каких городах странствовал по "персидскому миру", что увидел гам и пережил, нашел ли он на Востоке свою любовь и вдохновение, не свела ли судьба его, наследника "персидского странника", с самим Грибоедовым, когда и почему, наконец, Печорин умер? Эти вопросы так и останутся тайной лермонтовского гения…

Так получилось, что подвиг Грибоедова и его "жизненный вектор" в сторону Востока и Персии, оказал огромное влияние на многих русских поэтов, которые не только бредили Ираном, желая посетить эту страну, но и не раз отдавали дань памяти великому поэту и дипломату. "Персидский магнит" притягивал к себе не только русских поэтов "самой высшей пробы", его притяжение включало в свою орбиту, по крайней мере, с начала XIX века по 20-е гг. XX века, почти весь поэтический мир России, и не важно, суждено ли было тому или иному поэту побывать в Персии, или "персидская струна" вдруг начинала звучать в его творчестве как будто сама по себе.