Песня моряка - Кен Кизи

— А вот большая голубая цапля, — снова запела она, — слетает вниз на саламандру. Ее клюв, как стрела из кремня. Ее шея, как натянутый лук. Вот она все ниже и ниже…

Но когда тень птицы уже совсем приблизилась к ящерице, та вдруг преобразилась и превратилась в огромное существо с острыми клыками и торчащим хвостом.

— А вот Лис-Кажорток, — с улыбкой промолвил Незнакомец, — он перекусывает тонкую шею Цапли — хрусть-хрусть!

И тень исчезла.

— А вот Рысь-Скри, — прошипела старуха, — она вспорет брюхо ненасытному лису…

И следующая тень тоже исчезла.

— А вот Волк-Аморок, — подхватил незнакомец, — он переломит хребет рыси.

И рысь исчезла.

— Ну что ж, вот тогда медведица, белая медведица, — сказала старуха, — с далекого белого севера, она размозжит волку голову своими медвежьими лапами!

Она торжествовала, ибо знала, что на земле нет никого, кто мог бы осилить белого медведя. Но незнакомец лишь улыбнулся.

— Тогда вот Котулу — Дракон Прибоя с берега горящего моря… — промолвил он. И из темноты возникло огромное жуткое существо, какого еще никто никогда не видел даже в своих самых страшных кошмарах. У него были длинные кривые когти, клыкастая разверзнутая пасть, а весь позвоночник был покрыт шипами. Челюсти его сомкнулись и поглотили медведицу. — Хозяин вод Котулу выходит из моря, когда прибой краснеет от крови новорожденных девочек, и пожирает медведей, и черных, и бурых, и белых, и остаются от них лишь шкуры. — А вот Ак-Хару, — продолжил он, прежде чем старухе удалось справиться с потрясением, — двуглавый Водяной дух, который разгуливает по дну океана, как человек, и никогда не спит, ибо одна его голова бодрствует днем, а другая ночью. А вот Тсагаглалаль, Та, Которая Умеет Смотреть За Угол — глаза у нее на длинных стебельках, а поступь сочится ядом, как у сороконожки. А вот Пайю — Водяной Ползун, чье лицо — гниющие внутренности, который выдыхает червей, а вдыхает насмешливые души мальчиков, которые уже никогда не станут мужчинами…

И Имуку показалось, что последние слова были обращены именно к нему. И когда он повернулся, чтобы взглянуть на лицо незнакомца, его встретил взгляд зеленых глаз, который затягивал как водоворот, выворачивал наружу, кружил голову и тащил вниз, вниз в стылую глубину. А когда Имук пришел в себя, то увидел, что находится в зарослях колышащихся водорослей. Вода была тяжелой и горестной. А вокруг высокого белого трона в форме ракушки туда-сюда медленно проплывали темные силуэты.

Имук понял, что странный гость был вовсе не человеком, но духом в человеческом обличье. А холодное безмолвное место, где Имук оказался, было его владениями. И еще Имук понимал, что из всего племени только он воспринимает это жуткое видение, а остальные видят лишь тени на лосиной шкуре. Почему же незнакомец открыл свою тайну лишь ему? Может, потому, что в своей игре Имук позволил себе посмеяться над духами? И почему незнакомец скрыл свою истинную сущность от остальных? А потом он увидел, как колонны водорослей расступились, и к трону подплыло огромное косматое животное. Оно было гигантским, как Ума-Кит-убийца. А когда оно подплыло ближе, Имук, к своему ужасу, увидел, что на его спине кто-то сидит. Это была Шула! Ее длинные волосы развевались по обнаженным плечам. И она беззвучно смеялась в каком-то полуобморочном оцепенении.

— Нет! — закричал Имук. — Остановитесь! — И видение исчезло. Он снова оказался в вигваме. А все смотрели на него. — Он не тот, за кого себя выдает!

Имук попробовал ударить незнакомца своей клюкой, но тот, смеясь, отступил в сторону. Имук запрыгал на одной ноге, стараясь снова нанести удар, но на этот раз упал и так сильно ударился, что потерял сознание.

— Я вижу, у этого лягушонка не все в порядке с ногами. — И незнакомец изобразил тень лягушки-калеки. — Может, это из-за того, что он не научился вовремя вставать на колени.

— И никогда этому не научится! — подхватил вождь. — Несмотря на то, что он раб и калека, он так и не научился испытывать должной почтительности к старшим.

И тень на барабане превратилась в головастика, беспомощно старающегося вылезти из воды.

Все захлопали в ладоши. Дети завизжали от восторга и начали передразнивать Имука, валявшегося на полу. Мужчины хрюкали и кивали головами, ут-утами, она, покачиваясь, шла по залитому лунным светом песку, высоко подоткнув юбку и раскинув руки. Взгляд ее был устремлен в одну точку, как у ребенка, привлеченного ярким пятном света. Но свет этот исходил не от фитиля плошки с рыбьим жиром, а из пасти косматого чудища, которого Имук видел в своем кошмаре. А именно от раковины! Той самой волшебной раковины! Огромная тварь покачивалась из стороны в сторону в мелком прибое, который то приближал ее, то удалял.

И Шула собиралась оседлать его, чтобы умчаться в море. Остальные девушки уже почти не дышали. А лучшую из них чудище приберегло напоследок.

И издав вопль ярости и отчаяния, Имук кинулся к ступеням, прорезанным в скале. Чудовище мотнуло головой и заревело от изумления при виде юноши. Но Имук уже понял, что необдуманные поступки ни к чему не приведут, и, стоя на одной ноге, метнул свою клюку, как его бабка метала коренья, собранные ею. И клюка попала точно в волосатую шею чудовища. Оно снова взвыло и на сей раз уже не от удивления. Тогда Имук выхватил из корзинки свое тесло и изо всех сил пустил его следом. Оно впилось чудовищу в нос. Потом Имук кинул тяжелый каменный молоток, и он ударил зверя по ребрам. Тот зарычал и принялся ощупывать ластой ракушку, висевшую на шее. Он встал дыбом, и его косматая грива отвалилась. И на глазах у Имука чудище начало превращаться в незнакомца, только лишенного каких-либо одежд, если не считать сиявшей на его груди ракушки. С ревом он начал метаться по берегу в поисках вырубленной в скале лестницы.

Имуку ничего не оставалось; как метнуть в него резной черенок своей ложки. Он вытащил его из корзины, и незнакомец замер. Имук поднял его над головой, и незнакомец начал отступать. И Имук почувствовал, как черенок пульсирует от неведомой силы, заключенной в нем.

Достигнув прибрежной полосы, незнакомец обернулся и закричал, обращаясь к зачарованным девушкам. — Ступайте! — проревел он. — Поймайте его! Поймайте! Разорвите его! И мы скормим его по частям крабам!

И девушки с воем бросились карабкаться на утес.

Опираясь на черенок своей ложки, Имук развернулся и кинулся наутек к лесу. Он бежал с такой скоростью, с какой еще никогда в жизни не бегал. И черенок, казалось, не только поддерживал его, но и указывал в темноте путь — за камень! под ягодник! Девы преследовали его, как стая волчиц, но невзирая на силу ног, догнать не могли. И чем больше они удалялись от моря, тем тише становился их вой. Мало-помалу одна за другой они останавливались и, развернувшись, брели обратно к вигваму. Молча, как во сне.

Шула была последней. Спрятавшись за полым пнем, Имук прислушивался к тому, как она с отчаянным воем продирается сквозь чащу. В какой-то момент ему почудилось, что она прошептала его имя, но он не откликнулся.