Песня моряка - Кен Кизи

— До вершины все идет само собой, но вершина — это штука отдельная.

И сейчас Эрни ожесточенно трудился над этой самой вершиной в вихре разлетающейся стружки и табачного дыма. Алиса притормозила у поребрика и наклонилась, чтобы открыть окошко.

— Так что же вы наконец решили, мистер Пэтч? Что там будет? — она и сама понимала, что вопрос глуп. — Ворон? Буревестник?

— Нет, Алиса, — улыбаясь и отплевываясь от опилок, откликнулся резчик. — Морской лев. Чертов морской лев. Я не знаю ни одного тотемного столба от Бела Кулы до Нома, который был бы увенчан морским львом. А ты?

Алиса призналась, что и ей такие неизвестны. И уже тронувшись дальше, она задумалась над тем, почему, собственно, этого никто не делал. С самого момента своего появления в 1700-х годах чертовы штуковины чем только не увенчивались. Она видела старые фотографии одного столба с попугаем ара на вершине, который, видимо, принадлежал какому-нибудь матросу. А целый ряд знаменитых столбов венчал Авраам Линкольн, восседавший в цилиндре и всем остальном, как чей-то добрый дядюшка. Но морских львов она не видела никогда. Может, потому, что в них не было ничего симпатичного. Однажды Алиса, путешествуя на своем старом «фольксвагене» из Сан-Диего к северу, посетила знаменитую пещеру морских львов в Орегоне и была абсолютно потрясена как увиденным, так и собственной реакцией на увиденное. Слякотный февральский день клонился к вечеру. Алиса допивала пятую бутылку юконского пива, и ей надо было освежить голову. Скорее всего, ее привлекла практически пустая автомобильная стоянка. В предшествующие разы ей доводилось бывать здесь в разгар туристических сезонов. А сейчас две белобрысых девчушки уже закрывали сувенирный магазин. В своих фирменных юбочках и кофточках они казались близняшками, раз что одна отличалась выступающими зубами, а другая плоской грудью.

Та, что с выступающими зубами, посоветовала Алисе приехать в другой раз, так как уже темнело, а искусственного освещения в гроте не было. Единственный свет, попадавший в пещеру, шел со стороны моря. Алиса ответила, что не пользуется искусственным освещением, и заплатила свои десять долларов. Девушки вручили ей клочок бумажки и указали на лестницу, ни словом не обмолвившись о бутылке пива, хотя объявление на стене отчетливо гласило «Есть и пить в пещере запрещается». Глупые блондинки предпочитали не вступать в пререкания с темноволосыми «ПАПами» даже в тех случаях, когда численное преимущество было на их стороне.

Алиса в полном одиночестве спустилась на лифте на двести восемьдесят футов и в таком же одиночестве двинулась по туннелю. Прежде всего ее поразили звук и запах, словно слившиеся воедино — ревущая вонь, несшаяся из склизкой промежности мира, заполненной спермой и вагинальными выделениями. Закашлявшись, Алиса отпрянула назад. Освещение на смотровой площадке быстро тускнело. Она с трудом могла рассмотреть тварей, шевелившихся на темных камнях, но слух и обоняние с лихвой возмещали ей это. Она даже не знала, с чем сравнить эти звуки и запахи — больше всего они напоминали ад.

— Чистый ад, — вслух произнесла она, и в то же мгновение зимнее солнце скрылось под крышкой туч где-то на горизонте, как это часто бывает в Орегоне в самые мрачные дни года, чтобы тут же заиграть своими отблесками на пенистых гребешках волн. Эти отблески фосфорной бомбой осветили всю огромную пещеру. И тогда Алиса увидела, что та действительно похожа на ад. Огромная, как футбольное поле, она была завалена плавником и бурыми водорослями и напоминала стигийский амфитеатр, специально устроенный для того, чтобы продемонстрировать всю беспредельную жестокость животного мира. Вся арена была разделена на несколько полей битв: одни представляли из себя огромные валуны, выступавшие над поверхностью воды, другие — кучи камней, третьи — выбитые прибоем ниши в стенах пещеры. Там самцы-победители предавались своим грубым ухаживаниям. По мере того как глаза привыкали к сумраку, Алиса все больше убеждалась в том, насколько отвратительны эти бегемоты. По своим размерам они превышали ее «фольксваген» и все, от мощных шей до куцых хвостов, были покрыты шрамами, оставшимися после многолетних схваток с более мелкими самцами. Многочисленные гаремы самок, как огромные коричневые черви, копошившихся у подножий тронов своих повелителей. Еще ниже располагались детеныши. И у самого основания пирамиды с безопасного расстояния ревела, вызывая на бой, молодая поросль.

Пока Алиса наблюдала за происходящим, у одного из юнцов игра гормонов, видно, перевесила здравый смысл, и он решил не ограничиваться похвальбой. Расшвыривая детенышей во все стороны, он пробрался по нижнему ярусу и, устремившись к гарему, попытался подмять под себя первую же попавшуюся самку. Старый самец даже не удосужился покинуть свой трон. Запрокинув голову, он издал рев такой силы, что утки-каменушки попадали из своих гнезд, расположенных вдоль стен всей пещеры. Вероятно, этот рев означал своего рода царский приказ, потому что с десяток других самцов, находившихся в его пирамиде, тут же пришли в движение. Самозванец и понять еще ничего не успел, как на него набросились со всех сторон, и через мгновение от дерзкого хвастуна не осталось ничего, кроме кучи разодранной шерсти и ласт, сочащихся кровью.

Алиса подумала, не стоит ли поспешить обратно и сообщить девушкам о несчастном — может, те могли вызвать рейнджера или еще кого-ни — но в это время солнце скрылось за горизонтом окончательно, и пещера снова превратилась в темную кучу вонючего рева.

Перед тем как двинуться в обратный путь, Алиса допила свое пиво, а потом, будучи аккуратной от природы, поставила пустую бутылку в мусороприемник. «На всех широтах этот мир отвратен», — вспомнила она строки Квикега, пока ждала лифт. «Умру язычником, но буду аккуратен». Как давно все это было…

Вывернув из-за небольшого холма перед мотелем, Алиса с удивлением увидела, что на пустой стоянке стоят три серебристо-голубых фургона, принадлежащих кинокомпании. Это были последние турбометановые модели, которые, как она слышала, могли ездить на дерьме и дрожжах, каждая из них стоила сто тысяч долларов. «Ну что ж, теперь в той же осоке, через которую всего несколько часов тому назад улепетывал очень бедный Папа-Папа, стоит железок на триста тысяч долларов», — с грустной улыбкой подумала она. Это было выше ее понимания. Как можно было бросать столько денег на ветер и еще надеяться на получение дохода, особенно когда речь шла об абсолютно безумном фильме о людях, которые никогда не существовали. Ну ладно еще мультик, но полнометражный фильм с живыми актерами! Вся прелесть сказок о Шуле заключалась в мире фантазии, а не реальности. Именно поэтому римейк «Книги джунглей» Диснея закончился полным провалом. Кому нужны настоящие медведи, пантеры и змеи, как бы мудро, коварно или отважно они ни изъяснялись. Настоящие звери слишком грубы, а в наше время грубости и вульгарности и так хватает. К тому же где, интересно, режиссер собирается взять такую ясноглазую, невинную и прекрасную девушку, как Шула? Или такого искалеченного героя, как Имук? Или его странную бабушку? В мультфильме их можно нарисовать. Но настоящие актеры? А дух Морского льва — кого ни возьми, все равно это будет выглядеть напыщенной дешевкой.

И тем не менее, когда она завернула за последний коттедж и притормозила у себя во дворе, все они уже ждали ее, словно спрыгнув со страниц только что прочитанной ею книги и опередив, пока она ехала. Вот старый вождь в настоящей парке и сапогах из карибу, а рядом с ним его покорные жены, с тревогой наблюдающие за малышней, жмущейся к их юбкам. Вот увечный герой — мальчик лет пятнадцати в инвалидной коляске в роговых очках, уткнувшийся в газету. Вот востроглазая бабка с огромным животом, выпирающим из-под расшнурованной парки. И более того, вот Шула с расчесанными на прямой пробор волосами, в кожаной юбке и блузке, сидящая перед коттеджем номер 5 на узеньком подоконнике. Шула, еще более прекрасная, чем можно было бы себе вообразить — с открытым широким лицом, темно-розовым румянцем на скулах и миндалевидными монгольскими глазами. «Племя инупик или юпик», — подумала Алиса. Истинная уроженка своего народа и откуда-то очень издалека.