Медовый месяц в улье - Дороти Ли Сэйерс

Когда Бантер вошел в “Корону”, бар был полон. Несомненно, ненавязчивое присутствие покойного мистера Ноукса за запертой дверью придавало особый аромат смеси легкого и горького эля. При появлении незнакомца оживленные голоса затихли, глаза обратились к двери, после чего все отвели взгляды и спрятались за поднятыми пивными кружками. Это полностью соответствовало этикету. Бантер поприветствовал компанию вежливым “добрый вечер” и попросил пинту старого эля и пачку “Плейерс”[171]. Мистер Гаджен, хозяин, исполнил заказ с приличествующей степенностью, отметив при размене десятишиллинговой купюры, что день выдался отличный. Бантер согласился с этим заявлением, добавив, что сельский воздух очень приятен после Лондона. Мистер Гаджен заметил, что многие лондонские джентльмены так говорят, и спросил, впервые ли его клиент в этих краях. Бантер сказал, что часто проезжал здесь, но никогда не останавливался и что Пэгглхэм прелестное место. Он также добавил, что родился в Кенте. Мистер Гаджен сказал: неужели? Там, кажется, растят хмель. Бантер подтвердил и это. Дородный одноглазый мужчина вставил, что в Кенте живет двоюродный брат его жены и там в округе один хмель. Бантер сказал, что там, где живет его мать, его тоже выращивают, но сам он мало знает о хмеле, поскольку с пяти лет жил в Лондоне. Худой мужчина с мрачным лицом сказал, что, видимо, тот галлон пива, который он купил у мистера Гаджена в прошлом июне, был из Кента. По-видимому, это был намек на расхожую шутку, так как все в баре понимающе рассмеялись и стали состязаться в остроумии, пока худой мужчина не прекратил обсуждение словами: “Ладно, Джим, считай, что это хмель, если тебе так больше нравится”.

Во время этого обмена любезностями лондонский гость тихо удалился и устроился в оконной нише со своей пинтой. Разговор переключился на футбол. Наконец полная женщина (это была не кто иная, как миссис Ходжес, подруга миссис Раддл) заметила с женской непосредственностью, которая врывается туда, куда венец творения не решится сделать шаг[172]:

– Кажется, вы потеряли клиента, мистер Гаджен.

– Эх! – сказал мистер Гаджен. Он кинул взгляд на сиденье в оконной нише, но увидел только затылок незнакомца. – Где-то убудет, где-то прибудет, миссис Ходжес. Я на пиве не много потеряю.

– Вы правы, – согласилась миссис Ходжес. – Да и нам невелика потеря. А правда, что от него специально избавились?

– Все может быть, – осторожно ответил мистер Гаджен. – Завтра узнаем.

– И это уж торговле не повредит, я думаю, – отметил одноглазый мужчина.

– Не знаю, – возразил хозяин. – Придется закрыться, пока все не кончится. Так оно приличнее. Да и мистер Кирк об этом отдельно напомнил.

Костлявая женщина непонятного возраста вдруг прощебетала:

– А как он выглядит, Джордж? Не дашь нам глянуть?

– Ну Кейти дает! – воскликнул мрачный, а трактирщик покачал головой. – Ни одного мужика не пропустит, ни живого, ни мертвого.

– Ладно вам, мистер Паддок! – сказала Кейти, и в баре снова засмеялись. – Вы-то в присяжных, вас за так в первый ряд посадят.

– Теперь от нас уже не требуют осматривать тело, – поправил ее мистер Паддок. – Если сами не попросим. Вот и Джордж Лагг, лучше его спросить.

Гробовщик вышел из внутренней комнаты, и все взгляды обратились к нему.

– Когда похороны, Джордж?

– В пятницу, – ответил мистер Лагг. Он заказал кружку горького и обратился к молодому человеку, который только что вышел из комнаты, запер ее и отдал ключ мистеру Гаджену: – Ступай, Гарри. Я скоро догоню. После дознания зашьем. А пока так полежит.

– Ага, – сказал Гарри. – Погода хорошая, ясная. Он заказал полпинты, быстро опрокинул ее и ушел со словами:

– До скорой встречи, папа.

Вокруг гробовщика образовался небольшой кружок из тех, кто испытывал нездоровый интерес к красочным подробностям случившегося. Вскоре из него донесся голос неугомонной миссис Ходжес:

– Если верить Марте Раддл, те, с кем он дел не имел, потеряют меньше всего.

– Вот! – сказал невысокий мужчина с рыжеватой челкой и проницательным взглядом. – Я уж давно сомневался. Старик небось за двумя зайцами гонялся. Хотя мне особо жаловаться не на что. Я каждый месяц выставляю счет, и мне за все уплачено – окромя той свиной шейки, на которую он жаловался. Это как с Хэтри[173]и другими большими компаниями, которые лопнули: перекладываешь деньги из одного дела в другое и в конце концов сам не знаешь, что твое, а что нет.

– Это верно, – согласился одноглазый посетитель. – Завсегда во что-нибудь вкладывался, он такой. Слышал звон, да не знал, где он.

– И обязательно все соки выжмет, – добавила миссис Ходжес. – Боже мой! Помните, как он давал в долг моей бедной сестре? Сердце кровью обливается, как подумаешь, сколько ей пришлось заплатить. И заставил ее отписать всю мебель.

– Ну, на мебели он толком не нажился, – заметил мужчина с песочной челкой. – Такая сырость была, когда ее с молотка пустили. Это было у Тома Даддена в Пэгфорде, и ни души кроме аукционера.

Древний старик с длинными седыми бакенбардами впервые подал голос:

– Неправедно нажитое впрок не идет. Так в Писании сказано. Ибо он угнетал, отсылал бедных; захватывал домы, которых не строил, – и мебель заодно; зато не устоит счастье его. В полноте изобилия будет тесно ему – верно же, мистер Гаджен? Убежит ли он от оружия железного[174]– да и куда бежать, когда десница Господня обратилась на грешника. Разве не приезжал сегодня из Лондона джентльмен с исполнительным листом на его имущество? Он сам провалился в яму, вырытую другому. Да захватит заимодавец все, что есть у него, – так сказано[175]. Ах! Да скитаются дети его, и просят хлеба…

– Успокойся, отец! – сказал трактирщик, видя, что пожилой джентльмен вошел в раж. – Слава богу, детей у него нету.

– Это верно, – согласился одноглазый, – но есть племянница. Теперь-то Эгги Твиттертон спустится с небес на землю. А то ходила задрав нос, мол, ее ждет наследство.

– Ну что ж, – сказала миссис Ходжес, – тем, которые себя выше других ставят, надо быть готовыми к разочарованиям. Отец-то ее был простой пастух у Теда Бейкера, как напьется, буянил и сквернословил, вот уж нечем гордиться.

– Это правда, – подтвердил старик. – Большой любитель распускать руки. Ужас, как его бедной жене доставалось.