Дело о золотой мушке. Убийство в магазине игрушек - Эдмунд Криспин

В ризнице не было ни души, и Фен направился к маленькому проходу под аркой, откуда железная лестница вела наверх к органным хорам. Найджел следовал за ним по пятам, мысли его были заняты неприятным воспоминанием о Джоне Кеттенбурге:

«…взгляду предстали кости, по большей части переломанные, и оскал черепа…»

На лестнице, зажатой между глухих сырых каменных стен, было темно и промозгло. Поднимаясь, он оглянулся через плечо.

Они оказались на органных хорах, мало чем отличавшихся от многих помещений подобного назначения. Здесь были фотографии других органов в рамках – орган собора Святого Павла, орган собора в Труро[189], орган кембриджского Кингз-колледжа; ящики и полки с книгами по музыке и гимнами, старое удобное кресло для минут отдыха в перерывах и примус, на котором Дональд имел обыкновение готовить себе чай во время слишком долгих проповедей президента.

Найджел так никогда и не мог толком сформулировать, что еще он ожидал там увидеть. Но их глазам предстал Дональд Феллоуз, лежавший поперек скамеечки для органиста с перерезанным от уха до уха горлом, и окровавленный нож на полу рядом с ним.

Оглядываясь назад, Найджел вспоминал следующие несколько часов как кошмар, где все искажено и лишено всякой логики. Он помнил, как Фен говорил совершенно несвойственным ему растерянным тоном:

– Я не мог этого предугадать. Господи, господи, я не мог предугадать!

Помнил слова благословения, звучавшие в глубокой тишине:

– Милость Господа нашего Иисуса Христа, любовь Господня, благодать Святого Духа…

Помнил, как прошептал, не в состоянии унять дрожь в голосе:

– Могла ли женщина сделать это?

И мрачный, но неопределенный ответ Фена:

– Можно было догадаться…

Затем надо было избавиться от хористов, когда те вернулись в ризницу, оповестить администрацию колледжа, не подпускать незваных зевак, звонить в полицию. Фен немедленно отправился допросить мальчика, упавшего в обморок во время службы. Его рассказ был бессвязен, но в конце концов им удалось вытянуть из него перечень основных событий. По его словам, он вошел в ризницу в дальнем конце часовни и обнаружил, что там темно. Выключатель находился возле наружной двери. Он уже собрался пойти и включить свет, как услышал легкий шорох в темноте, и некто – или нечто – шепотом пригласило его войти и обменяться рукопожатиями – каковая просьба отнюдь не вызвала у него желания немедленно ее исполнить. На некоторое время он застыл в испуге, а потом кинулся обратно в часовню, на чем его воспоминания и обрывались. Когда его спросили, кому принадлежал этот голос: мужчине или женщине, он резонно ответил, что если человек говорит шепотом, этого невозможно понять, но, по его мнению, это не было ни то ни другое. На что Фен, уже вернувшийся к своей обычной манере обращения, фыркнул в раздражении и, сетуя на влияние М. Р. Джеймса[190]на слишком юные умы, вышел.

Инспектор, доктор и санитарная машина прибыли очень скоро, а сразу же после них, к некоторой досаде инспектора, ниоткуда, словно всадник апокалипсиса, появился сэр Ричард Фримен. Их расследование почти ничего не дало; Найджел вспоминал, что Фен показывал им несколько еле заметных, но явно красных пятен на экземпляре прелюдии Респиги, стоявшем открытым на пюпитре органа, но в то время он не осознавал их значения; он также вспоминал случайно брошенное, некстати сделанное замечание о странности регистров, которые Дональд избрал для последнего гимна. Время смерти было легко определить даже без доказательств, приведенных полицейским медиком: это случилось между псалмом и последним гимном, то есть между 6.35 и 6.45.

Инспектор интересовался, почему не было слышно звуков борьбы, но Найджел, в студенческие годы несколько раз бывавший на хорах для органа, припомнил, что оттуда ничего не слышно, даже если встать прямо под ними, и несколько экспериментов доказали его правоту.

Что касается орудия убийства, то его происхождение установили без труда. Это был самый обыкновенный нож с заостренным лезвием с кухни, обслуживавшей профессорскую коммон-рум и расположенной рядом с часовней. Персонал покинул место работы в 5.30 тем вечером, и на ноже не имелось отпечатков пальцев, кроме каких-то старых, принадлежавших одному из работников кухни. На железной лестнице обнаружили следы от обуви на резиновой подошве, частично затертые следами Фена и Найджела, поэтому не удалось определить ни тип, ни размер обуви; в ризнице, кроме нескольких пятен, оставленных кем-то, на ком были перчатки, ничего не оказалось. Фен, без всякого толку перерыв каморку на хорах, спросил инспектора:

– Когда вы сняли охрану с комнаты Феллоуза?

– В шестнадцать тридцать этим вечером.

– Тогда, – сказал Джервейс Фен, – боюсь, что и ее мы застанем перевернутой вверх дном.

«Quaeram dum inveniam!»[191]– подумал Найджел. Расследование доказало его правоту, но они не нашли там ничего, что могло бы помочь им.

Привратника допросили о присутствии в колледже посторонних в тот вечер. Он не видел ни одного, но отметил, что здесь имеется полдюжины боковых входов, через которые любой может войти незамеченным. Тех студентов и донов, которые присутствовали в то время в колледже, а не в часовне, собрали в зале и спросили, видели ли они кого-нибудь незнакомого между пятью и семью вечера, но и это ничего не дало. Неудачи, следовавшие одна за другой, стали изрядно действовать инспектору на нервы; сэр Ричард хранил мрачное молчание; а Фен, хотя и следил за ведением дела с достаточным вниманием, казалось, мало беспокоился о результате.

Кульминация неприятностей, свалившихся на инспектора, пришлась на время посещения костюмированной репетиции около восьми вечера. Удачно, что все возможные подозреваемые были здесь, включая Николаса, пришедшего посмотреть, вот только никого нельзя было исключить, ибо ни у одного не было убедительного для следствия алиби. Большинство из них пришли в театр только к 6.45, а некоторые явились еще позже, а поскольку от Сент-Кристоферса до театра быстрой ходьбой можно дойти за пять минут, никто не мог быть свободен от подозрений. Когда Роберт в конце первого акта собрал труппу на сцене, чтобы сообщить свои замечания, им объявили о случившемся, но, кроме явной тревоги, никакой особой реакции не последовало; только у Джин вырвался сдавленный крик ужаса, после чего она сразу пошла к Фену и долго и бессвязно с ним говорила. У Найджела не было возможности увидеть Хелен наедине, но он читал страх и растерянность в ее глазах. Маленькая горстка подавленных людей вернулась в Сент-Кристоферс.

По возвращении в комнату Фена инспектор откровенно признался, что он в замешательстве. Теперь уже не было речи о самоубийстве, и он только о том и думал, чтобы выяснить наконец, в чем тут загвоздка, и закрыть дело – настолько быстро, насколько это в человеческих силах. Он прямо обратился к Фену: