Урга и Унгерн - Максим Борисович Толмачёв

принял, планируя ночью, после утех с Дусей, наконец хорошенько выспаться.

– Не знаю, он человек скрытный, да я и не интересовался. – Я протянул папиросу Макарке.

Тот послюнявил мизинец, провел им по папиросной бумаге и медленно стал втягивать дым. Делал он это умело, маленький уголек стал разрастаться и очень скоро дошел почти до середины. Сипайло зажмурился и протянул папиросу мне.

Я сделал несколько мелких затяжек и неожиданно для себя почувствовал их эффект. Голова закружилась, и комната пришла в некоторое движение. Сипайло, глядя на меня, широко улыбался. Я передал Макарке папиросу, тот докурил ее до конца. Некоторое время сидели молча, но молчание меня не утомляло вовсе. Сипайло потихоньку раскачивался из стороны в сторону, продолжая широко улыбаться, в какой-то момент он застыл на месте и стал вращать зрачками, как бы прислушиваясь. Было непонятно, прислушивается он к тому, что происходит снаружи, или ведет какой-то невидимый мне внутренний диалог. Мимика его быстро менялась: брови то хмурились, то удивленно поднимались, глаза, за секунду до этого хаотично метавшиеся, теперь совсем остекленели.

– Выпьем? – вдруг предложил мне мой странный собеседник. – Самогон из чумизы, дрянь, конечно, но градус порядочный держит.

– Ну если совсем немного, мне уже пора в штаб…

Я хотел поскорее убраться отсюда, вдохнуть морозного воздуха, пройтись пустынными улицами до штаба и устало рухнуть в объятия Дуси, которая меня уже, наверное, заждалась.

– Конечно немного, – соглашался Макарка, разливая по стаканам мутную жидкость. – Сало попробуйте, такого сала во всей Халхе не найти!

Я машинально взял стакан и кусочек сала. Чокнулись, выпили, закусили. Сало было вкусным. Мне давно не приходилось есть его. В Урге почти не разводили свиней, а те, что были, больше походили на собак – худые, черные и волосатые. С таких свиней сала не добудешь.

– Кушайте, кушайте! У меня еще есть! – Макарка улыбался, он сейчас не казался монстром и напоминал гостеприимного хозяина.

Я взял еще сала и несколько ржаных сухарей. Сипайло подлил мне самогону. Выпили, закусили. Самогон приятно прогревал изнутри, и меня начало клонить в сон. Макарка о чем-то мне говорил, но я был погружен в какие-то мысли и не мог сконцентрироваться на диалоге.

Потом наступило утро. Я спал на боку, обернувшись шинелью. Макарки рядом не оказалось. Четверть с самогоном, стаканы и сало были спрятаны в жутковатый тайник. Поднимаясь на ноги, я прислушивался к ощущениям. Выпито было, наверное, немало, слегка подташнивало, и хотелось горячего чая. Еще хотелось выйти на свежий воздух. Проверил карманы, открыл портсигар и недосчитался в нем двух папирос с чарасом. Либо мы выкурили вчера, либо Макарка умыкнул их у меня. Ну и пусть. Это даже лучше для дела.

Я вспомнил, что у меня есть порошок метамфетамина. Нужно, пожалуй, немного принять, чтобы прийти в себя. Склянка должна была лежать в кармане гимнастерки. Я отчетливо помнил, как положил ее туда. Но сейчас ее там не было! Ах ты ж крыса, Сипайло! Наверняка он спер, гнусная тварь. Я подошел к шкафу с головами, открыл дверцы, раздвинул банки и пошарил в темноте. Нащупав четверть, я извлек ее на свет. Там еще плескалось немного самогона. Пошарил снова, нащупал стаканы и довольно крупный сверток. Сверток я аккуратно вынул и, положив на стол, стал разворачивать. Бумага была промасленная, изнутри пахло чесноком. Ну конечно, это сало. Можно было не распаковывать дальше, ведь не будет же Сипайло прятать склянку с кристаллами тут! Однако я продолжал разворачивать сверток автоматически, пока передо мной не появился довольно крупный просоленный кусок сала. Здесь мяса было побольше. Я перевернул сало на бумаге и обнаружил, что шкурка очень тонкая и бледная. Что-то ускользало от меня… И когда я понял, что именно, сразу же позабыл о своей склянке. Кристаллы теперь были мне не нужны, я мгновенно протрезвел. Отбросив сало на стол, я метнулся к проходу между шкафами и, протискиваясь между ними, старался оставаться спокойным. Меня рвало, не просто рвало, меня выворачивало наизнанку. Меня рвало до слез, до боли в желудке, я не мог остановиться. Перед глазами стоял этот кусок сала со светлой тонкой шкуркой. Нет, это была не шкурка, это была человеческая кожа, на которой отчетливо виднелась родинка! Рвотный спазм повторился снова, болезненный и ненужный, блевать уже было нечем.

Сбежав вниз по лестнице, я оказался в просторном холле, где вчера шумно играли в карты казаки. Сейчас тут никого не было. Это и к лучшему, я выскочил на улицу и побежал. Бежал не оглядываясь, долго, втягивая морозный воздух всей грудью, от стремительного бега у меня стало колоть в боку, но я не останавливался. А когда остановился, был уже далеко от Комендантской команды, от страшного душегуба Сипайло, от отрезанных голов и человеческого сала.

– Зачем так бегаешь? Хочешь, лошадь приведу? – Передо мной стоял Жамболон и с интересом глядел, как я ловлю ртом воздух, стараясь восстановить дыхание.

– Да нет, я так дойду.

– Хорошо, пойдем тогда!

– К Дедушке?

– Нет, Дедушка уехал тогда. Понимаешь? – Жамболон-ван махнул куда-то вдаль.

– Уехал? А куда идти-то?

– Резухин главный тогда! – Жамболон поднял вверх указательный палец и двинулся в сторону Маймачена.

Я пошел за ним.

Генерал Резухин

Штаб генерала Резухина располагался в районе Маймачена. Здесь размещалась китайская усадьба, называемая в народе импанью. Импань была огорожена забором в три сажени высотой. Посреди квадратного двора возвышалась огромная фанза – здание с красивой скатной крышей, разделенное на жилую и административную часть. В жилой обитал генерал Резухин, в административной находился его штаб.

Жамболон провел меня в штабную часть, где я встретил Торновского. Мы поздоровались, и он предложил мне чая. Похоже, Торновский совсем освоился в штабе Резухина, он отдавал распоряжения и хозяйничал довольно уверенно:

– Сейчас генерал тебя примет! У меня тут срочные дела, Унгерн опять уехал, а мне, знаешь ли, новобранцев готовить. Ты уж извини, старина, я отлучусь.

Торновский спешно покинул штаб, прихватив с собой двух офицеров, я же остался сидеть один, допивая свой чай. Жамболон тоже исчез бесследно, а я и заметить этого не успел. Было непонятно, зачем меня вызвал к себе генерал Резухин, ведь у него теперь был свой начальник штаба Торновский.

Я выпил чай и все ждал, когда меня вызовет к себе генерал. Начал даже волноваться, подумал, что обо мне забыли доложить, а может быть, доложили, да Резухин запамятовал. Я поднялся со стула, прошел через просторный и пустой зал насквозь, постучал в высокую резную дверь.

– Да, входите! – Голос был уверенный и бодрый.